Балаустион
Шрифт:
– Да в чем дело, разрази тебя гром? – вскричал Эвдамид, вскакивая с трона. – Что все это значит? Опять какие-то интриги? Выкладывай все, мерзавец!
– Да, расскажи нам. Расскажи все! – раздался сзади высокий и сильный голос.
Братья, не ожидавшие, что их слушают, разом обернулись.
– Мать! – ахнули они разом.
Действительно, у маленькой задней двери, почти калитки, ведущей на тайную лестницу, стояла Тимоклея. Вдовствующая царица была одета в теплый красно-белый гиматий, подпоясанный, по эллинскому обычаю, под самой грудью. Капюшон гиматия был наброшен
– Твой брат и царь отдал тебе приказ, сынок, – глаза Тимоклеи смотрели пронзающе и как бы издалека.
Леотихид молчал, стиснув челюсти.
– Лео! – рявкнул царь, сдвигая брови. Тимоклея коротко взглянула на него, и грозный муж, впоследствии уважительно прозванный солдатами Хромым Аресом, послушно осел на трон.
Мать подошла к младшему сыну, положила легкую руку ему на плечо, посмотрела в глаза, слегка улыбнулась.
– Упрямец, маленький упрямец. Почему ты не хочешь рассказать нам? Или не доверяешь родной крови? Но на кого ты можешь положиться увереннее, нежели на тех, кто любит тебя всей душой? Мы хотим знать правду, а потом вместе решим, как наиболее выгодно ее использовать.
Леотихид хмыкнул, затем усмехнулся, поднял глаза.
– Будь по-вашему. Но обещай мне, мать, что с такой же убедительностью поможешь мне справиться с упрямством твоего старшего сына. Вон того, что сидит на троне, прикидываясь царем.
– Поговори мне… – рыкнул Эвдамид, но Тимоклея торжественно подняла руку:
– Клянусь Афиной Булайей.
Усадив мать на обтянутую бархатом и золотым шнуром мягкую софу, подарок критского царя, Леотихид устроился на скамье напротив и начал говорить. Со всеми подробностями и отступлениями рассказ занял около полутора часов. К его окончанию последние багровые лучи солнца умирали на восточной стене, и простор большого приемного зала погрузился в густой сумрак. Игра теней заставила бюсты великих скинуть маски равнодушия, теперь они, казалось, выслушивали тайны потомков, хмурясь каменными лицами.
После того, как Леотихид закончил, с минуту стояла тишина. Мать и сын переваривали услышанное. Элименарх опасался новой вспышки гнева со стороны брата, все признаки ее приближения были налицо.
Первой тишину нарушила Тимоклея.
– Почему ты не рассказал нам об этом раньше, сынок? – в голосе матери слышался мягкий укор.
– Я опасался, что Эвдамид… что он даст волю своим принципам.
– И правильно думал, – в глазах царя был туман, на челе отражалась напряженная работа мысли. Он поднялся с трона – медленно и зловеще. – Клянусь щитом Арея, лучше тебе было молчать. Теперь… у меня нет другого выбора, кроме как…
– …хорошенько все обдумать, – закончила Тимоклея.
– Я – царь Лакедемона, я представляю власть, – тихо, но твердо произнес Эвдамид. – Заговорщики должны быть преданы суду. Если я сам не исполню закона, как могу требовать этого от остальных?
– Ну вот, я так и думал, – Леотихид умоляюще посмотрел на мать.
– А ты, – повернулся царь к брату, – которого я поставил почти вровень с собой,
– Что-о? – кровь отхлынула от лица младшего Агиада, он угрожающе шагнул вперед. Потемнев глазами, Эвдамид сделал движение ему навстречу. Будучи ниже младшего брата на целую ладонь, он умудрялся смотреть на него сверху вниз.
– Эвдамид, во имя богов! – вскричала и мать, хватая старшего сына за руку. В конфликтах между сыновьями она всегда инстинктивно принимала сторону младшего. – Ты несправедлив! Леотихид вовсе не хотел…
Перед матерью молодой царь никогда не мог быть непреклонным.
– Только сейчас я все правильно понял, – угрюмо бросил он, отворачиваясь. – Хотя видел, что змееныш чего-то темнит, но даже представить не мог, что он начнет интриговать у меня за спиной. Как будто мало мне козней эфоров, ахейцев, римлян, Эврипонтидов…
– Сын мой, прошу тебя, будь мудрее. Не время ссориться из-за таких пустяков, – сказала Тимоклея с укоризной. – Нам следует сплотиться, как волокнам каната, и выдержать бурю.
Эвдамид тряхнул головой, постарался взять себя в руки.
– Брат, поверь, мне бы и в голову не пришло злоумышлять против тебя. Ты ведь и сам это знаешь, верно? – Леотихид улыбнулся искренне и открыто.
Царь вздохнул.
– Мать права – не до того сейчас, чтобы скалить друг на друга зубы, – через силу выговорил он. – Но в дальнейшем я требую, чтобы ты сообщал мне все, о чем узнаешь, не прогоняя сквозь сито собственной малоумной цензуры.
– Клянусь! – элименарх ударил кулаком в грудь. – Малоумная цензура отправляется в изгнание!
Мать украдкой послала младшему сыну торжествующую улыбку.
– Хорошо. Возвращаемся к заговору, – Эвдамид вновь уселся на трон.
– Возвращаемся, – кивнул Леотихид. – Я продолжаю считать, что в данном случае тебе необходимо поступиться образом справедливого царя и позволить Архелаю уничтожить Эврипонтидов. Быть честным выгодно, но только не в этот раз. Умоляю, подумай, прежде, чем сказать «нет»!
Эвдамид довольно долго молчал, затем посмотрел на Тимоклею.
– Что скажешь по этому поводу, мать? Я уверен, что ты не посоветуешь дурного.
Царица вздохнула, поглядела на старшего сына ясным взглядом.
– Думаю, сын, что в этом случае твой упрямый младший брат прав. Дело, затеянное Архелаем и этим самым альянсом, не столько выгодно самим заговорщиком, сколько нам. А в нынешней ситуации… боюсь, как бы этот заговор не стал нашей единственной надеждой.
– Именно так, клянусь бородой Зевса, – поддакнул Леотихид.
– Народ склоняется к Эврипонтидам, – продолжала Тимоклея, – народ озлоблен. Ты же видишь, сын, что наши мероприятия всюду терпят неуспех. Эврипонтиды уже настолько обнаглели, что открыто нападают на нас посреди бела дня. Синяки и ссадины твоего брата – лучшее тому доказательство. Если в город вернется Павсаний…