Балаустион

Конарев Сергей

Выслушав царевича, полемарх перевел взгляд на подчиненного.

– Ликиск, знаешь ли ты, кому передали конвоируемых?

– Нет, господин полемарх, однако выяснить это нетрудно. Нужно поинтересоваться у подразделений, охраняющих подъезды и лестницы. Мне заняться этим?

– Выполняй, – сухо кивнул полемарх. Галиарт внутренне возликовал.

Деркеллид снова повернулся к ночным гостям.

– Мы найдем людей, которых, как ты, молодой Эврипонтид, утверждаешь, похитили и привели сюда, чтобы умертвить. Покуда я полемарх Священной Моры, на моей территории, клянусь Зевсом, подобного твориться не будет. Но если ты солгал мне – берегись! Ответишь по всей строгости.

Пирр молча кивнул, принимая условия.

– Теперь

отбери из своих нескольких человек и иди за мной. Остальные пусть остаются снаружи. Солдаты Моры стоят везде в этом дворце. Через четверть часа мы узнаем, где находится пленник, куда бы его ни отвели.

Переглянувшись, Пирр и его «спутники», в том числе и «восьмой спутник» Галиарт, молча последовали за полемархом.

Влекомый по ночным улицам с кляпом во рту и накинутым на голову мешком, Леонтиск еще на что-то надеялся. Он не мог видеть Эвполида, но знал, что друга ведут рядом, и временами даже касался плечом его плеча. О побеге нечего было и думать, и Леонтиск рассчитывал только на помощь друзей. Вот только сможет ли Эврипонтид найти их, успеет ли придти на помощь? В душе сын стратега боготворил царевича Пирра и приписывал ему сверхчеловеческие качества, но рассудком понимал, что тот всего лишь смертный. И все-таки надеялся, бредя в слепой темноте на встречу с судьбой.

Но помощь не пришла, и прогулка вслепую с натянутыми до струнного звона нервами подошла к концу. Стражники заставили пленников остановиться, до слуха донесся металлический лязг калиток и невнятный гул голосов. Леонтиск понял, что они достигли ворот Персики, и попробовал привлечь внимание солдат Священной моры, но те не обратили на его судорожный рывок внимания, а провожатые быстро уволокли афинянина вглубь дворцового двора. Затем снова произошла какая-то заминка, и только когда эндромиды «белых плащей» загрохотали, удаляясь, Леонтиск понял, что они с Эвполидом уже в руках подручных Горгила. Сильная рука ухватила афинянина за ошейник и потянула куда-то в гулкие недра дворца. «Ну вот и все, отрычался, Львенок!» – подумал Леонтиск и начал настраивать себя на предстоящую встречу с убийцей. Итак, гибель неминуема, а товарищи наверняка не смогли отыскать афинян в муравейнике старой Спарты. Ну что ж, поделом ему – надо ведь быть таким дураком, чтобы, зная о петле, засунуть в нее голову. А смерть – достойная награда за глупость. Авоэ, нужно показать душегубу, как умирают афиняне. Раз ничего не изменить, нужно вытерпеть муки, плюнуть Горгилу в морду и встретить конец достойно.

Пока их вели по лестницам и коридорам, Леонтиск убеждал себя, что не боится. Получалось вроде неплохо: он испытывал нечто вроде возбуждения, шел с высоко поднятой головой и придумывал изощренные оскорбления, которыми будет осыпать убийцу. Начать немедленно тренироваться на охранниках афинянину мешал только забитый в рот кляп.

Кошки заскребли на душе, когда уходящие вниз скользкие ступени и затхлая сырость дали знать, что путь лежит в – очередное – подземелье, и, стало быть, развязка близка. Вскоре с угрожающим скрипом открылась и спустя миг с тяжким гулом захлопнулась уже за спиной последняя дверь. Твердые пальцы, словно когти, разодрали исподний хитон, затем, скользнув по шее, сорвали с головы мешок и выдернули изо рта кляп. Кисти афинянина остались связанными за спиной.

Логово Горгила представляло собой квадратное помещение, освещенное парой чадных факелов. За спиной находилась обитая железными полосами дверь, через которую они вошли, в противоположной стене виднелась еще одна, такая же прочная, ведущая, по-видимому, в глубину лабиринтов Персики. Посреди комнаты стояли два неподъемных на вид стола из окаменевшего дуба с позеленевшими медными кольцами со всех четырех сторон. В предназначении этих уродливых сооружений сомневаться не приходилось, ибо на одном из столов лежал страшно изувеченный труп. При взгляде на кровавое

месиво вместо лица и по-звериному оскаленные зубы мертвеца Леонтиск пожалел, что открыл глаза. Внезапно ему ужасно не захотелось умирать. Просто до неприличия. Во рту пересохло, в голове тяжело забухала кровь, а зубы пришлось стиснуть, чтобы они не стучали. Холодный камень и сырой воздух подземелья вызвали неудержимую дрожь. Или… это было следствие страха?

«Боги, какой же я, оказывается, трус», – подумал Леонтиск, и повернул голову, чтобы зарядиться мужеством от Эвполида – уж этот не будет трястись овечьим хвостом в свой последний час. Двое в одинаковых серых хламидах уже освободили сына Терамена от его мешка и кляпа. Третий стоял за спиной Леонтиска, крепко держа его за ошейник. До сей поры убийцы не проронили ни слова, так что непонятно было, кто из них Горгил. Или мастер смерти еще только готовился к торжественному появлению?

– Проклятый кляп, аж челюсть свело, – сплюнув, проговорил Эвполид и белозубо улыбнулся товарищу. – Как себя чувствуешь, друг Леонтиск?

– Нормально, – попытался усмехнуться сын стратега, поражаясь выдержке товарища и спросил в тон: – Как ты думаешь, кто из этих уродцев – великий убийца?

– Быть может, вон тот, что лежит на столе? – хохотнул Эвполид.

– Ха-ха, точно, клянусь Афиной! – холод сжимал внутренности, но Леонтиск был горд этим смешком. – Только и разговоров, что Горгил да Горгил, а что я вижу? Плюгавого урода, да к тому же дохлого, вот что. Я разочарован… Эй, где здесь выход, я ухожу.

Эвполид от души расхохотался, Леонтиск, не выдержав, тоже. Что это – истерика, или они уже свихнулись от страха?

– Ну ты и шутник, дружище! – вытирая брызнувшие слезы ладонью, проговорил Эвполид. Голос его был странным, каким-то мяукающим. – Пожалуй, останься, я тоже пошутил. Тот мертвяк – не Горгил.

Смех Леонтиска оборвался не сразу, а, как вода из худого бурдюка, еще вытекал из него некоторое время. Округлившимися глазами сын стратега тупо смотрел, как Эвполид опустил руки в поднесенную одним из серых серебряную чашу, фыркая, омыл лицо и шею водой. В воде плавали розовые лепестки.

– Ну что, понял, наконец, дурачок? – Эвполид принял услужливо протянутое ему мягкое полотенце. – Горгил – я.

Ноги вдруг превратились в желе, глаза застлала мгла. Леонтиск неминуемо повалился бы на пол, если бы стоявший сзади охранник не держал его за ошейник. Сын стратега пытался что-то сказать, даже сам не понимая, что именно, но горло как будто стиснули горячие клещи, и невысказанные слова выплеснулись глухим стоном.

– На стол его, – небрежно взмахнул рукой Горгил-Эвполид. Человек, с которым Леонтиск столько времени делил пищу, спал в одной комнате, сражался бок о бок и ходил к девицам. Сознание этого было невыносимым, и чудовищная метаморфоза, обратившая друга в палача, тоже казалась невозможной, но, может быть, именно поэтому была настолько правдоподобна и логична, что молодой афинянин сразу признал ее истиной, не пытаясь убежать от правды, вырваться из кошмара, проснуться.

Леонтиск не сопротивлялся, когда его бросили спиной на пыточное ложе по соседству с изуродованным трупом и привязали руки-ноги к кольцам.

– Полежи пока, дружище, отдохни, – молвил Горгил, подходя к низкому круглому столу, куда более достойному так называться, чем его стоявшие поодаль уродливые собратья. – Чуть позже я займусь тобой, но сначала мне предстоит одна весьма тонкая работа. Эй, горячей воды мне, сундучок с порошками, зеркало и побольше света.

Через минуту требуемое было принесено. Горгил уселся за стол, поставил перед собой зеркало на причудливо изогнутой ножке, разложил острые инструменты и откупорил некие колдовского вида флаконы. По знаку мастера его подручные удалились. Леонтиск, повернув голову, следил за убийцей пустым взглядом. Тот усмехнулся: