Баллада о неудачниках
Шрифт:
— И не он один. Не понимаю, как женщина может себе позволить…
Это было несправедливо. Нечестно. Вилл этого не заслужила. Мне хотелось встать, врезать кулаком по столу и сказать, что все они не правы. Что они нихрена не понимают и нихрена не знают. Что если бы не мы, их всех дракон к чертям сожрал бы, или оборотень, или еще какая-то дрянь. И что они должны быть благодарны!
Я перестал слушать. Какого дьявола? Пусть говорят, что хотят. Что они все понимают? Стадо. Тупое, пьяное, жующее стадо. Сидят в своих грязных домишках, считая их великими замками, ведут свой род
Зазвучали первые такты эстампи. Народ зашевелился, девицы смущенно захихикали, бросая быстрые взгляды на поднимающихся мужчин. Я тоже встал. Я не любитель танцев, но лучше уж в центре зала ногами топать, чем с этими самодовольными свиньями за одним столом сидеть.
— Интересно, она будет танцевать? Это должно быть забавное зрелище! — проблеял какой-то чернявый сморчок в алом сюрко.
Я покачнулся — разумеется, случайно. И всем весом вдавил каблук недоумочному хлыщу в ногу.
— Эй! — возмущенно вякнул недоделок.
Я посмотрел на него сверху вниз — внимательно и серьезно.
— Извините, — пискнул чернявый и сник. Не повезло. Я-то надеялся, он мне в морду попробует дать.
Я кружился по залу, старательно притопывал и взмахивал руками. Сходился с девицами, расходился с девицами, менял девиц. Почему-то мне в пару постоянно попадала одна и та же красотка — дородная и белобрысая. Шея у нее была широкая и розовая, как у молочного поросенка, а над верхней губой блестели капли пота. Красотка мне улыбалась и зазывно взмахивала белесыми ресницами.
Да боже меня упаси!
Когда я оглянулся на помост, Вилл там не было. Она не появилась к концу этого танца, не появилась к концу следующего. Я переступал по залу с грацией пьяной цапли, кланялся и подпрыгивал. И думал.
Какого дьявола? Что ей сказал Джон? Или это не Джон? Шериф? Может, этот сушеный карась ей что-то наплел? Запросто ведь! Или разговор какой услышала — тут, в зале, приятного было много сказано.
А вообще, почему обязательно разговор? Почему кто-то что-то сказал? Может, живот у нее заболел. Или голова. Или выпила лишнего и подышать вышла. А сколько выпила, кстати? Сколько выпила-то?! Она одна ушла или с кем-то? Кого еще нет? Джон здесь, уже хорошо, черт с ним, с Джоном. Кого нет? Да хрен его разберет, тут людей, как дерьма в свинарнике.
Я довел фигуру до конца, поклонился оказавшейся напротив девице и начал торопливо проталкиваться к выходу.
— Вилл. Эй, Вилл! Ты где? — металл кольца скользил под влажными пальцами.
Черт. Может, она в отхожее место удалилась? И тут я. Очень кстати.
— Что?
Светлое платье казалось белым на фоне черного ночного неба. Одна. Слава тебе, господи. Одна.
— Ничего. Стой там, я сейчас приду.
Я вывалился из зала, распихивая некстати лезущую под ноги прислугу, и быстро пересек двор. На стене было ветрено, пахло дымом из кухни и скошенной травой.
— Ты чего сюда залезла?
— Просто. Красиво тут. Смотри, какие звезды.
Зачем? Что я, звезд не видел, что ли? Я послушно задрал голову.
— Да. Красиво. Пошли в зал.
—
Вот оно что… Ох ты черт. И что сказать?
Я переступил с ноги на ногу. В этом своем платье Вилл была какая-то совсем уж маленькая и тоненькая. Беззащитная. Как Колючка. И что с этим следовало делать, непонятно.
— А почему бы и нет?
— И правда, почему?
— Подумаешь. Не обращай внимания. Скоты они все.
Вилл покачала головой, отвернулась, упершись локтями в стену. Внизу черные волны травы хлестали камень, как прибой. Я встал рядом, тоже свесил голову. Где-то недалеко пел соловей. Звуки были чистые и блестящие, они тянулись через ночь, как нанизанные на нить стеклянные бусы.
— Слушай, я тебя и не видел толком эти два дня. Чем все закончилось?
Не люблю, когда принц в городе. Дурное время. Мечешься, как шавка, кипятком обваренная, причем безо всякого смысла. Лишь бы на месте не сидел. Только пожрать и успеваешь — и то стоя.
— Что все?
— История с караваном.
— Пока не знаю. Я написала кучу докладных, особисты забрали автобус, откачали детей и развезли по домам.
— А что за дети? Что вообще произошло?
— Очень своевременный вопрос.
— А когда мне спрашивать было? Сначала дрались, потом бегали.
Вилл хмыкнула, подобрала камешек и швырнула его в траву, как в воду. Раздался приглушенный стук.
— Странный у тебя подход. Обычно спрашивают до начала драки.
— Нормальный. Сначала дело, потом разговоры. Ну?
— Еда это была. Контрабандная.
— Людоеды?
Слыхал я о том, что в деревнях в голодную зиму бывает. Но чтобы так вот…
— Не совсем. Точнее, людоеды, конечно, но не те, что ты имеешь в виду. Просто другая форма жизни. Предупреждая твой вопрос — нет, не чудовища. Разумные существа, ничем не хуже людей.
— И жрут человечину? Мерзость.
— Ну ты же свинину ешь.
— Свинину. А не людей.
— Так и они соплеменников не едят. И даже на людей, хочу заметить, не охотятся. Хотя могли бы.
— А это что было? Добровольная жертва во славу Христову?
— Нет. Честно выкупленный товар. Условно честно, конечно — формально употребление в пищу разумных существ запрещено, и хартию подписали все расы без исключения. В мирах побогаче теплый груз не достанешь. А вот на задворках… В детях там недостатка нет — не то что в деньгах.
Я вспомнил нищую деревню во Франции. Мы остановились там переночевать. Я лег на сеновале, а когда стемнело, ко мне пришла старуха — грязная и тощая, как смерть. Она тащила за собой девчонку лет десяти — такую же чумазую и костлявую. Тыкала мне ее и что-то бормотала, бормотала… Я никак не мог сообразить, какого дьявола ей от меня нужно. Слышал только: пару монет, пару монет. Ну, я и дал. Подумал, что милостыню просит. А эта карга схватила деньги, толкнула ко мне девчонку и убежала. Вот тогда-то до меня и дошло. Я прогнал малявку, выпихнул ее за порог, не обращая внимания на жалобы и слезы. Потом подумал, что можно бы ребенку еды дать, пошел к мешку, а когда вернулся — девчонки уже не было. Так и стоял как дурак, с лепешкой и куском солонины в руках.