Баллада о сломанном носе
Шрифт:
В результате мы включаем телевизор и смотрим вечернее ток-шоу, которое еще не закончилось.
— Прости, — говорит мама.
— Все нормально, — отвечаю я.
Суббота хороша тем, что никуда не надо идти и можно свободно распоряжаться своим временем.
Главное для меня — найти себе какое-нибудь полезное занятие.
Мама встает раньше, чем я, и готовит на завтрак хлопья на воде с кучей варенья.
— Я надумала работать в магазине еще два дня в неделю, — говорит она.
— Отлично, —
— А еще я думала о твоем субботнике.
Я отрываюсь от завтрака.
— Я ведь могу быть там вроде бригадира.
— Конечно, можешь.
— Но, понимаешь… скорее всего, никто не придет.
— Я встретил одного человека в подъезде, он сказал, что придет.
— Да, тут многие всякое говорят…
— Я ему верю, — отвечаю я и снова принимаюсь за хлопья.
Мама садится на диван и включает телек. А я иду петь в туалет. Опять вижу в зеркале половину своего лица. И каждый раз, когда встречаюсь взглядом со своим отражением, голос мой начинает уныло скрипеть. Но стоит закрыть глаза, опять попадаю в ноты.
Однажды в интернете я читал про гипноз. Может, попробовать внушить себе, что я стою в собственном клозете, когда на самом деле нахожусь на сцене перед множеством людей?..
Войдя в комнату, я падаю на диван рядом с мамой. По телевизору показывают повтор сериала про отпуск на юге. Я никогда никуда не ездил на каникулах, но, судя по сериалу, это довольно стремно. И все же мне хотелось бы пожить в гостинице — там так чисто!
Просидев перед экраном часа два, я говорю маме:
— Пойду прогуляюсь.
— Куда?
— Да так, немного.
— Не уходи далеко.
— Ладно.
В выходные нам с мамой тесновато в нашей квартирке. Поэтому я предпочитаю на время отвалить.
В школе говорят, что надо больше двигаться. Возможно, стоило бы сказать об этом маме, но, боюсь, она примет мои слова за насмешку.
Мои объявления в подъезде все еще висят. На одном внизу, где я написал: «Пожалуйста, не срывайте», чужой рукой добавлено: «Всем быть, чертовы сволочи!»
Я расхохотался и вышел на улицу. Не успела захлопнуться дверь, как передо мной нарисовались три знакомые физиономии. Я резко торможу. В моем дворе стоят люди, которых я вижу пять раз в неделю — и никогда по субботам. И никогда у себя под окном. И, однозначно, именно этих троих я меньше всего хотел бы встретить возле своего дома.
— Что это вы тут делаете? — как бы небрежно интересуюсь я.
Невидимая рука сжимает мне желудок.
Передо мной Август, Габриель и Йонни. Все — мои одноклассники. И всех их я никогда раньше не замечал в своем дворе. Вообще-то я мог и не спрашивать, ответ очевиден.
— Хотели проверить, все ли сходится, — говорит Август. — Так это и есть твои трущобы?
Что на это ответить? «Нет, это чужие трущобы».
— Это твой папаша, что ли? — спрашивает Габриель, показывая на какого-то наркота, пытающегося открыть дверь в подъезд.
Конечно, я могу сказать: «Нет, это не
— На маму можно взглянуть? — спрашивает Август.
Мне правда нечего ответить. Их ведь не переговоришь. Я даже не уверен, хочу ли я заговаривать им зубы. Но вопрос про маму — словно она экспонат кунсткамеры — приводит меня в ярость.
Август — самый высокий парень в классе и мастер подраться. Я хожу на бокс. Тренер говорил, что пора начать наносить удары.
Он прав. Я знаю.
Троица плотным кольцом окружает меня. Август улыбается. Мгновение кажется, что улыбка эта добрая.
Нет, это не так.
Мой кулак, рассекая воздух, устремляется к щеке Августа. Сила, траектория, направление — все идеально. Мохаммед Али гордился бы таким ударом.
И тем не менее я промазал. Со стороны, наверное, кажется, что я танцую, а не боксирую.
Едва я останавливаюсь, на меня обрушивается удар. Будто что-то взрывается на моем лице. Голова отлетает назад, ноги подкашиваются. Я больше не вижу ни Августа, ни остальных. Вижу небо. Много неба. И немного крыш.
Август, Габриель и Ионни наклоняются надо мной. О чем-то говорят между собой. Я не умею читать по губам. Кто-то из них свистнул мне в ухо. Вся троица исчезает из поля моего зрения.
Я дрался. Трудно поверить, но я даже горжусь собой.
— Ай-ай! Что это с тобой, а?
На фоне неба возникает новый персонаж.
— Что натворили, придурки! Надо бы вздуть их как следует.
Тот самый тип, который читал мое объявление и собирается прийти на субботник, помогает мне сесть. Я дотрагиваюсь до своего лица — рука в крови. Мужичок снимает с себя футболку и пытается ею обтереть мне лицо.
— Ой! — вырывается у меня.
— Извини. У тебя, кажется, что-то с носом.
— С носом?
— Похоже, сломан.
Моя восьмая глава
Могло быть и хуже. Например, я мог удариться затылком об асфальт и погаснуть, как звезда. Мама осталась бы одна. Она этого не пережила бы.
— Как неудачно ты упал. Неужели прямо лицом в перила?.. — говорит мама, поглаживая меня по спине.
Тип с футболкой старательно поддакивает, когда я сочиняю для мамы историю о якобы «несчастном случае». Мы собираемся ехать в травмпункт, и мой новый знакомый шепчет мне на ухо: «В следующий раз я помогу тебе расправиться с этим придурками».
Но теперь все позади, я сижу перед телевизором с вправленным носом, заклеенным пластырем. Под обоими глазами фиолетовые синяки. Кажется, будто всю голову раздуло. Во всяком случае, череп для моей распухшей физиономии определенно сделался тесноват.