Баллада об индюке и фазане
Шрифт:
– Ну и как?
– Вот, как видите, разобрался. Поставил точку.
– Опять-таки – вовремя!
– Вовремя. И честно говоря – благодаря вам. Я понял, что мне нужна такая женщина, как вы. Вообще – конкретно вы.
– А через два года опять поедете на остров Долес – ловить призраков и сочинять стихи.
– Нет уж, не поеду, – усмехнулся он. – Мое отношение к вам с самого начала было куда серьезнее, чем к ней.
– Такого не может быть.
– Может. Вы – в таком положении, когда нельзя делать предложения в шутку.
– А если бы этого положения не было? Тогда – можно и в шутку?
– Тогда
– Так вы на ком собрались жениться – на мне или на моем ребенке?
– На вас!
– А говорите обо мне так, будто я в отрыве от него вообще никакой ценности не представляю! Ну, а если бы этого ребенка все-таки не было? Р-раз – и он исчез, а я опять стройненькая? Что тогда? Если бы оказалось, что это колдовство, наваждение, обман зрения, мираж, галлюцинация?
– Что значит – не было? Вы что, хотите сказать, что можете от него избавиться, что ли? Теперь? Вы что, действительно не понимаете – есть вещи, которыми не шутят, и есть шутки, которых не прощают!
– Кто? Вы?
– Жизнь не прощает! У вас будет ребенок, – а вы допускаете мысль, что все это можно переиграть? Знаете, как-то мы сидели мужской компанией, приходили в себя после примерно такой же ночи. Мужики – один к одному, оперативники, хоть в кино их снимай, все – разрядники по какому-нибудь виду. И говорит один мой товарищ: «Несправедливо все-таки мир устроен. Почему даже самая скверная баба может родить себе ребенка, а самый стоящий мужик – нет? Почему мы в этом деле не можем без них обойтись?» Ну, думаю, созрел! Снимать с веточки пора. Сейчас ребята захохочут. Нет, молчат. Другой слово берет: «А что, я бы сию минуту все, что есть на книжке, снял бы и отдал той дуре, которая мне сына родит и слиняет куда-нибудь во Владивосток. Я ей и алименты сам платить буду, пусть только парня оставит навсегда. Что я, сам его на ноги не подниму, что ли? Они в одиночку справляются, а я – нет?» И тут все ребята как с цепи сорвались! Елки-палки, думаю, все мои Алены Делоны, оказывается, вот чего хотят! Здоровые мужики, зарабатывают неплохо, все с верхним образованием!.. Женщин у них при желании будет – до черта и больше. А где им детей взять? Терпеть ради ребенка его мамашу?
– Но вы сами проповедовали про любовь!..
– Но если не подворачивается вот такая любовь? Бели годы идут, шансов на любовь у мужика все меньше, а без ребенка ему – смертная тоска? Я потому и к вам приглядываться сперва стал – молодая, красивая, что ей стоило вовремя избавиться и жить припеваючи? А вот не избавилась же, ждет его, хочет его! Вот что главное! Любит его! Значит – мать! Значит, и моему ребенку будет матерью! Значит, есть в ней это! Ведь полюбить вас за ваши глазки и все прочее любой кретин может! А вот почувствовать в себе любовь к нашим детям… Я не думал вообще, что это возможно – почувствовать такую любовь!
Господи, как я хотела ощутить сейчас под рукой вместо проклятого поролона свое собственное тело! Званцев не понимал, что каждое его слово отзывается болезненным толчком под левой грудью. Как я хотела, чтобы эти толчки были знаками, которые подает мне моя светленькая дочка! Пусть бы он говорил все, что угодно, мой слух бы отключился, я вела бы с ней беседу на языке нежных прикосновений. Ну, что ты, что ты, сказала
– Ну так как же?
– Не могу я, Званцев, быть вашей женой.
– Да почему же? Настолько не нравлюсь?
– Настолько не нравитесь, – немедленно согласилась я.
– Неправда, – уверенно сказал Званцев.
Надо было что-то отвечать.
Правду ему сказать, что ли?
Страшно даже подумать, как он воспримет эту правду. Вот тогда-то между нами уж точно все будет кончено. Нам все равно не быть вместе, но знать, что он меня презирает, что ему противно даже вспоминать обо мне… Ну как ему объяснить, что мы, женщины, иногда затеваем всевозможные штучки, что это, предположим, шутка не безобидная, но и не смертельная! Он же не поймет такого вовеки! А что я могу ему соврать?
И могу ли я ему вообще соврать? Ведь не могу! Он уже чувствует меня!
И я поняла – с меня хватит! Ночь со всеми опасностями – еще куда ни шло, но утро меня доконало. Все. Хватит. Довольно!
Ничего не изменилось. Свиста в ушах и бега задом наперед, как в допотопной кинокомедии, не было. А просто на душе стало вдруг так спокойно, как давно не бывало. И стоящий рядом Званцев опять был тем неуклюжим утренним гостем, который покачнул холодильник. Он переступал с левой ноги на правую, с правой на левую и качался с амплитудой в пятнадцать градусов.
– В Риге, Званцев, вас ждет женщина, которая, судя по всему, вас любит, – сухо сказала я. – И вы любите ее в меру своей способности к этому. Не надо искать спасения от любви только потому, что в голову не лезут рифмы. А в том, что вы искали именно спасения, я не сомневаюсь. И что было бы, если бы я бросилась в ваши объятия? Как бы вы себя чувствовали через полгода после нашей с вами свадьбы? Так что все к лучшему, Званцев.
– Вы не хотите меня больше видеть?
– Думаю, что это ни к чему.
– Ну тогда… Тогда – всего хорошего. Он повернулся и пошел, держа за руль велосипед.
Мы были уже почти возле дядиной усадьбы.
– Всего хорошего, – сказала я ему в спину.
В доме все, казалось, спали. Я влезла в окно, разобрала постель, и тут услышала голоса на кухне.
Там пили чай полуодетые Кузина и Кузен. Я поняла, что за время моих шатаний произошли кое-какие события.
– Ты чего ни свет ни заря поднялась? – изумилась Кузина.
– Пить хочу. А ходить полуголой по чужому дому неприлично!
– Этот дом теперь для, вас обеих не чужой, – сказал Кузен. – Мы с женушкой будем здесь каждое лето проводить отпуск.
– И сэкономим на самолетных билетах, – добавила Кузина.
– Поздравляю, – мрачно сказала я. – Ради такой новости могли бы и разбудить.
– Мы пробовали! – тихо рассмеялись они. – Тебя не добудишься!
И я подумала – а бабка-то Межабеле была права! Все исчезло, как будто не бывало. Я просто раньше всех легла спать и вот проснулась. Да, именно так все и было. На душе спокойно. Это – главное. Званцев – приснился. Мишка – плод воображения. Все. Точка. Точка! Все!