Баллада об индюке и фазане
Шрифт:
– «Литературную». Он привез ее с собой и положил на пол возле тахты. Наверно, приберег на закуску.
Кузина не поленилась встать и выглянуть в окно.
– Разве что воронам на закуску.
– Тем хуже для ворон!
Кузина выпытывала комические подробности, и я на ходу яростно сочиняла их. Даже хохотала сама при этом.
Но совершенно ничего смешного не было в том, что Борис скучным голосом спросил, где его часы, а я ответила, что на телевизоре, почему-то именно туда я складываю вещи, которые не стоит забывать или терять.
– Ну, когда теперь нагрянешь? – спросила я, пока он
– Не знаю, звездочка.
– А если точнее?
– Ну ты же понимаешь…
Разумеется, я понимала, что имею дело с почтенным женатым человеком, на восемь лет старше меня, что я могу себе позволить, чтобы ветер в голове окурки гонял, а у него определенные обязательства и так далее.
Он мне ничего не обещал – это верно, ни разу не заходила речь о браке – это так. Я, со своей стороны, никогда не собиралась привязывать его ребенком. Словом, это был роман, каких я наблюдала вокруг великое множество. Все мои незамужние подруги считали делом чести завести и поддерживать хотя бы такой необременительный роман, без обязательств и прав. Что бы ты, голубушка, ни чувствовала на самом деле к герою этого романа, хотя бы страсть, достойную шекспировской героини, изволь соблюдать правила игры.
Я и соблюдала эти правила, уверенная, что таким самоотречением доказываю себе силу собственной страсти. И, видимо, неплохо доказывала, раз меня хватило на целый год конспирации и полуторачасовых встреч. Впрочем, самоотречение было в чем-то даже удобно – роман оставлял прорву свободного времени, и я тратила его с пользой, сдала кандминимум и готовилась в аспирантуру.
Но тогда, в половине второго ночи, все оказалось не так.
Его любимое, тонкое, умное лицо вдруг показалось мне неприятным. Я поняла, что виноват пульсирующий свет ночника, затевающий самую странную игру теней на лице. Но сознание причины вспыхнуло и исчезло, а ощущение осталось.
И то, как он объяснил свой неожиданный приезд – побегом со второго отделения концерта в оперном театре, завершившего длиннейшее торжественное заседание, – меня не развеселило, и я не подумала, что вот ведь, пользуется каждым удобным случаем, чтобы примчаться ко мне! Наоборот. Я представила себе, что жена спросит его насчет программы концерта, она ведь у него дама светская, посещающая решительно все, на что продаются билеты. И он, привычный к этим стереотипным концертам, назовет ведущую балетную пару театра, трех-четырех оперных солистов, насчет камерного хора скажет, что забыл название, но исполняли что-то средневековое… А потом он заскочил к Колеватову, который по случаю рождения двойни принимает гостей только после полуночи, отдал ему его автопортрет, а заодно выпил чаю.
Кузина хохотала.
– Нет, ты и одежду выбросила? Ой, не могу! Представляю себе! Ты просто ненормальная!
Судя по восторгу в голосе, это был комплимент.
– Не всю, конечно. А носки – выбросила. Они валялись рядом с «Литературкой».
– То-то был бы номер, если бы он не нашел носков!
– Нашел. Этот сукин сын все подобрал.
– Да,
Это возмущало Кузину. Я сперва старалась этого не замечать и не думать на эту тему.
И то, что Кузина назвала Бориса аккуратным, тоже было издевкой. Борис пользовался любой возможностью, чтобы насвинячить в комнате, все раскидать, обсыпать сигаретным пеплом и облить пивом. Наверно, компенсировал необходимость поддерживать порядок в стерильном доме тестя. Там он явно сдувал пылинки с полированных ножек шкафа.
– Аккуратный, – согласилась я, и мы обменялись понимающими взглядами. – Даже обидно – зря старалась.
– Жаль, что его манатки не нырнули в сугроб и ему не пришлось их оттуда выуживать.
– Насчет сугроба я промахнулась. Сугроб оказался левее. И хватит об этом. Закрыли тему. Мне только одной вещи жалко.
– Зажигалки?
– Ага. Ведь только на прошлой неделе ему подарила.
– Ты спонтанная женщина.
– Если бы я ее просто шваркнула в угол, он бы за ней туда не полез. И можно было бы обратно поменяться со Светкой.
– Как же! – вдруг разозлилась Кузина. – Фиг она тебе обратно поменяется! Надо быть такой балдой, как ты, чтобы за копеечную зажигалку отдать этой жмотине восьмирублевый французский брасматик!
– Зажигалка тоже французская. И деньгами Светка брать не хотела.
– Потому что деньгами красная цена этой дряни – трешка. Та еще оторвила! И ты тоже прелесть. Нашла кому подарки дарить. Он тебе много дарил?
– Духи. Пластинки. Цветы таскал. Летом, когда дешевые.
– Вот разве что духи… Если ты их еще не все на себя вылила, давай махнемся?
– А что ты предлагаешь?
– А что хочешь. Можешь распотрошить всю мою косметичку.
Кузина сделала это предложение грубовато и бесшабашно, но в том-то и заключалась истинная деликатность. Она знала мою натуру. Вполне могло статься, что, невзирая на сегодняшнее самоуверенное «закрыли тему», через месяц я засела бы на подоконнике с флаконом в кулаке, нюхая остатки духов и круглосуточно ожидая телефонного звонка. Я не сомневалась, что а ближайшем будущем из комнаты безвестно исчезнут и пластинки, и глиняный чертик, и фотография Бориса.
Но на предложение насчет духов я сегодня могла ответить просто великолепно.
– Если они тебе нужны, выуживай их из кухонного мусорника!
– Ты мне нравишься! – объявила Кузина, пошла на кухню и выудила-таки флакон из мусорника.
А я думала, как же это оно все так получилось.
Борис ведь не сказал ни одного грубого слова, Впрочем, и ласкового не сказал. Как мне удалось завестись, я не понимала. И что такое было в его взгляде, в повороте головы, в движении губ, от чего я сорвалась с кресла и кинулась распахивать окно, я уже не понимала, К тому же, прежде чем понять, нужно было все вспомнить. А именно этот момент и вывалился у меня из памяти. Я напрочь забыла, какие слова сказала Борису, прежде чем хвататься за жилет, журнал и прочее.