Баллада: Осенние пляски фей

Стивотер Мэгги

О боже, он покраснел. Вот уж не знала, что Джеймс Морган способен краснеть. Он отвернулся, пытаясь спрятать раскрасневшиеся щеки, но я все равно видела, как у него горят уши.

— Ты мне… снилась.

— Я тебе снилась?

Сначала я могла думать только о том, сколько раз он спал и видел во сне не меня, а Ди. Потом я поняла, что может означать его румянец.

— Что же это был за сон?

— Ха!.. Ты сама знаешь.

Я нахмурилась, а потом поняла: он имеет в виду, что я

прочитаю его мысли. А потом я поняла, что не читаю.

А потом я поняла, что и не могу их прочитать.

Я уставилась на Джеймса, пытаясь уловить нити мыслей… Не получалось. Не получалось даже вспомнить, как я раньше это делала.

Джеймс поднял руки:

— Эй, я не контролирую свое подсознание. К фантазиям нельзя предъявлять претензии! Вряд ли в реальной жизни я способен так танцевать.

Я все еще пыталась поймать его мысли и вдруг поняла: он больше не золотой. Когда я перестала видеть его музыку?… Я знала, что он не изменился. Значит, изменилась я.

Я закрыла лицо руками.

— Дело, выходит, не в моем сне. — Джеймс не спрашивал, а утверждал. Он рухнул на траву. — С тобой что-то случилось прошлой ночью?

— Я не слышу твоих мыслей, — прошептала я, не отрывая рук от лица.

Джеймс замолчал. То ли растерялся, то ли сразу понял, что это для меня означает. Я убрала руки, потому что мне нужно было его видеть, раз уж я не могла слышать его мысли. Он с отсутствующим видом глядел перед собой.

— Скажи что-нибудь, — попросила я. — Так тихо… Скажи мне, что ты думаешь.

— Добро пожаловать в мою жизнь. Мне постоянно приходится угадывать, что думают другие. — Джеймс посмотрел на меня, пожал плечами, и его голос смягчился. — Я думал, что, может быть, это все из-за приближения Хеллоуина. Элеонор сказала, что твое тело износилось и тебе придется сгореть. Может, это все из-за изношенного тела.

— Я не чувствую себя изношенной. Я чувствую себя… — Я боялась произнести это вслух.

Джеймс с невообразимо важным видом провел пальцами по тыльной стороне моей руки.

— Знаю. Слушай, Нуала… — Он заколебался. — Элеонор сказала кое-что еще. Есть способ сохранить твои воспоминания.

У меня в животе все сжалось.

— А ей какое дело?

— Понятия не имею. Она может врать?

Я покачала головой, слушая, как подо мной шелестит трава. Вспомнились слова Брендана и Уны.

— Нет. Но может недоговаривать.

Джеймс скривился:

— Да. Я тоже так подумал. Она сказала, что, если я семь раз произнесу твое имя, пока ты будешь гореть, ты сохранишь свои воспоминания.

— Истинное имя?

На самом деле я думала: «Мои воспоминания?!»

Джеймс кивнул:

— Ты знаешь, что это означает?

— Примерно представляю: очень

нежелательно его кому-то говорить. Потому что если кто-то узнает твое истинное имя, то тебя могут заставить грабить ночные магазины, совершать запрещенные сексуальные действия, смотреть фильмы со Стивеном Сигалом и делать прочие вещи, которые ты никогда бы не стала делать. И именно поэтому я никому никогда его не скажу, — ответила я.

Он снова посмотрел на свои руки, прикрыв глаза ресницами:

— Ясно.

— Кроме тебя. — Я села. — Но ты должен мне обещать…

Джеймс то ли невинно, то ли ошеломленно распахнул глаза. Я не видела на его лице ни того, ни другого выражения.

— Что обещать?

— Обещай, что ты не будешь меня заставлять…

— Нуала, — серьезно ответил Джеймс, — я никогда бы не заставил тебя смотреть фильмы со Стивеном Сигалом.

Ни одна фея не говорила свое истинное имя человеку. Ни одна.

— Пообещай… Пообещай мне… — Я не знала, какое обещание с него взять. Как будто человеческие обещания чего-то стоят. Люди могут врать совершенно безнаказанно.

Джеймс потянулся ко мне, и я думала, что он меня поцелует. Однако он просто обнял меня и прикоснулся щекой к моей щеке. Я чувствовала, как бьется его сердце, медленно, размеренно и тепло, вдвое реже, чем у меня; я чувствовала его прерывистое дыхание. Поцелуй с этим не сравнится.

— Нуала, — произнес он низким хриплым голосом, — не бойся меня. Ты можешь не говорить, но если ты захочешь, я попытаюсь. Тут есть какой-то подвох, но я попытаюсь.

Я закрыла глаза. Это слишком. Шанс сохранить воспоминания, предупреждения фей во время вчерашнего танца, опасность раскрывания имени, его слова… Я не думала, что все так далеко зайдет.

Я так крепко зажмурилась, что под веками у меня замигали серые огоньки.

— Оран-Лиа-на-Мен.

Голова закружилась. Я произнесла его вслух. Действительно произнесла.

Джеймс обнял меня крепче и прошептал:

— Слава богу. Я думал, ты скажешь «Иззи Леопард», я засмеюсь, и ты меня убьешь.

— Придурок, — облегченно пробормотала я. Я была испугана до полусмерти, но мне стало легче.

— У меня задница затекает, — пожаловался он. — Как по-твоему, если я ошибусь с произношением, это очень плохо? Имечко-то не простое…

— Я серьезно! — взвилась я, сама того не ожидая.

Не нужно огрызаться. Он всегда шутит, даже когда совершенно серьезен, просто раньше я читала его мысли.

— И я серьезно. Может быть, это самое серьезное, что я делал в жизни.

Раздался звонок. Мы оба подпрыгнули. Джеймс достал из кармана телефон и нахмурился, глядя на экран: