Баловень – 2

Шамрин Николай

– Остынь, Фрол! Не х*р дёргаться. Надевай, что дают. И скажи спасибо, что новьё.

Пашка машинально перевёл взгляд на говорившего. Это был невысокий, чрезвычайно худой и смуглый паренёк с азиатскими чертами лица и безмерно усталым взглядом. Коробов даже удивился, что тот разговаривает без акцента. Странно, но рассудительный голос азиата подействовал на рыжего отрезвляюще. Он лишь тихо огрызнулся, надевая на себя длинную полотняную рубаху:

– Сам заткнись, чурка хренова! – Видимо решив, что переборщил с эпитетом, косо взглянул на товарища и примирительно добавил, – ты, Сабыр, хоть названия этих тряпок знаешь?

Тот равнодушно пожал плечами и почему-то обратился к Пашке:

– Сколько раз говорить

этому рыжему чморю, что меня зовут Сабыржан? А ему всё по х*р. У него все нерусские – чурки. А сам вылитый немец. У нас в Семске, на Жанасемее таких «фрицами» звали. Они в Бобровке живут. Посёлок такой есть. Рядом с Нахаловкой. Мой дед в войну фашистов пачками из пулемёта валил. Я – казах. Откуда мне знать, как называется эта одежда? Если бы они мне чапан дали, то я бы объяснил, что по-русски это не халат, а кафтан. Только без воротника. Фрол тупой, как ослиная задница.

Успокоившийся было разведчик, вновь стал заводиться:

– Слышь, ты, пастух хренов! Язык засунь в свою задницу.

Пашка и сам не понял, зачем вмешался в спор, так напоминающий обычную казарменную перепалку в минуты безделья. Как-то само собой получилось:

– Парни! Хорош языками молоть. Не тот случай. О серьёзных вещах думать надо, а вы «задницами» меряетесь.

На секунду физиономии Фрола и Сабыржана стали похожи, как лица братьев близнецов. Даже цветом кожи. Первым опомнился рыжий. Махнув рукой на казаха, спросил удивлённо-ехидным тоном:

– Ты это чего, слоняра зачуханная? Командирский голос решил выработать? Давно в чужих руках не обс***ся?

Пашка не успел среагировать. Его опередил кто-то из пленников, не принимавших участия в столь увлекательной дискуссии:

– Атас, пацаны! Душара идёт…

Все одновременно повернули головы в сторону грузовичка. От группы охранников к ним шагал тот самый мужчина неопределённого возраста, который толкнул Коробова в спину, не дав набрать полную грудь свежего воздуха. Пашка почувствовал, как его снова накрыла горячая волна азарта. Мозг заработал чётко и быстро: «Один! Остальные явно в расслабухе. Может, даже курнули чего. Этот гордо вышагивает. Голову задрал, чтобы выше казаться. Коротким ударом в горло… и всё! – Впрочем, порыв тут же сменился апатией. – Нет. Не выйдет. У него ствол в положении «за спину». Пока сниму, остальные успеют нас покрошить. Тем более, что у старшего всё-таки калаш. Да и смотрят в нашу сторону. Жаль. Второй шанс впустую». Между тем моджахед, приблизившись к полуодетым пленникам, издал гортанный звук-команду и, к удивлению Коробова, его сотоварищи тут же привычно-безропотно построились в одну шеренгу. Пашка, придерживая широченные штаны руками, поспешно последовал их примеру. Мужчина, презрительно усмехнувшись, начал показывать, как правильно надевать незнакомую парням одежду. Через пять минут их было уже почти не отличить от жителей кишлаков и кочевников бескрайней пустыни.

***

Пашка трясся в кузове разрисованной и украшенной колокольчиками барбухайки и старался не думать об упущенных шансах. Но мысли лезли в голову наперекор желанию. «Ничего, – размышлял он, прикрыв веки, – побег мне сейчас…, сегодня вряд ли по силам. Надо реально оценивать ситуацию. Не успел бы я снять с басмача винтовку. Пока с ней разбирался, старший нас всех положил бы из своего калаша. Винтовка-то не наша. Затвор чудной. И ещё неизвестно, как бы повели себя остальные. Может быть Фрол или Сабыржан сообразили, что к чему. Но стали бы они помогать? Вопрос. Не готов я пока. Будем надеяться на обмен. Таджик всё-таки побольше моего знает. Интересно, что с ним? Почему его не взяли с нами на речку? Главное, как там Толик? Живой ли?». Грузовичок, заскрипев тормозами, остановился. Снаружи раздались громкие мужские голоса. Двое охранников, ехавших в кузове вместе с пленниками, одновременно поднялись с мест и откинули занавес тента наверх.

Секунд через десять парни уже стояли во дворе в окружении почти двух десятков людей, одетых в камуфляж иностранного образца, с добротными кожаными разгрузками-патронташами на груди и с автоматами наизготовку. Эти воины сильно отличались от местных охранников не только одеждой и экипировкой, но и своим поведением. «Что-то назревает. Сто процентов. – Думал Пашка, стараясь не выдавать своей заинтересованности. – «Гвардейцы» явно нездешние, а у дальнего дувала два новых «Симурга» стоят. И джип. Скорее всего, «американец». Я такого даже на видеокассетах не видел. Наверняка начальство душманское приехало. Похоже, что Таджик прав. Зачем столько главарей в заброшенном кишлаке собралось, если речь не об обмене идёт?». Коробов невольно оглядел лица товарищей и поразился перемене. В их глазах буквально светилась надежда на счастливый исход. И только казах равнодушно смотрел себе под ноги. Пашка слегка подтолкнул его локтем и шепнул, стараясь не шевелить губами:

– Ты чего, земеля?

Тот даже не стал поворачивать головы:

– Заткнись. Если не хочешь потом кровью харкать.

Пашка не обиделся. Он нутром чувствовал, что щуплый паренёк с уставшими глазами обладает стальным характером. Ему вдруг захотелось как-то выказать своё уважение Сабыржану, но в этот момент почувствовал лёгкий толчок в спину:

– Не поворачивайся, Паха. – Голос Таджика звучал приглушённо, как сквозь вату. – Часы свои возьми. Только втихаря. Мне их Мамун передал. Он с вами на речке был. Время тоже он установил. Местное. Ладонь раскрой. Я ещё твой крестик откопал. Прячь, где хочешь. А лучше выкини незаметно. Не поворачивайся, тебе говорят…

Коробов почувствовал на вывернутой лодочкой ладони часы и крестик. «Хрен тебе, прапорюга! Не стану я крест выкидывать, хоть и не верю во всю эту ерунду. Я должен его Аннушке показать, когда домой вернусь. Если вернусь. А за «Победу» спасибо. Пригодится. Теперь уже точно заводить не забуду».

Вопреки ожиданиям, их не стали спускать под землю, а расселили в двух комнатах небольшой саманной лачуги, стоящей неподалёку от полуразрушенного дувала. По три человека в каморку. Пашка надеялся, что его определят вместе с Фроловым и Сабыржаном, но желание сбылось лишь наполовину.

– Падай рядом, Паха. – Фрол уже успел занять место на циновке под небольшим окошком и, наверное, поэтому, чувствовал себя хозяином. Кивнув на парня, устроившегося в тёмном углу, представил, скривив при этом рот. – Его никак не зовут. Вернее, зовут его Никак. – Заметив осуждение в глазах товарища, пояснил, – он сам сказал, чтобы так звали. Всё время молчит. Правда, мы и виделись всего-то три раза.

Из угла раздался хриплый голос:

– Четыре…

Фрол даже руками прихлопнул по бёдрам:

– Надо же? А мы, оказывается, и говорить умеем?

Человек слегка зашевелился и вздохнул:

– Отвали. Трепитесь о чём хотите. Меня только не трогайте. Терпеть не могу пустой болтовни.

Пашка, заметив, что рыжий собирается всерьёз схлестнуться с сокамерником, предупреждающе махнул рукой. Дескать, не трогай соседа. Он пытался припомнить, как выглядел этот человек на речке, но так и не смог. Словно и не брал парень «Никто» из его руки кусок земляничного мыла, подчиняясь установленной Фролом очерёдности.

– Забей! – Разведчик вытянул ноги во всю длину и погладил себя по животу, – похоже, сказка со жратвой на сегодня уже закончилась. И то ладно. Два раза похавать удалось. По три дня не жрали. Ничего, живём покуда.

Из угла донеслось хриплое:

– «Покуда». – Никто снова зашевелился. – А завтра, глядишь, снова Коран вынесут. Как в тот раз.

Фролов подмигнул Пашке и нарочито ехидным тоном заговорил, явно намереваясь втянуть соседа в беседу:

– И чо? Приму. Даже обрезать разрешу. Говорят, что не больно.