Балтийский форпост
Шрифт:
Плотно стоят, плечом к плечу. И когда только успели так набиться? И ведь тихо стоят, словно мыши! Хоть бы одна пискнула! А ведь в землянке им очень тесно, да и дышать уже явно нечем. Хрипят, сопят, но молчат. И глаза почти у всех плотно закрыты, только видно при свете факела, как веки мелко подрагивают. Запуганные до жути.
Приказали всем им выходить наружу.
Точно, запуганные и забитые. Как приказали, так они сразу и двинулись с места. Словно зомбированные, так и пошли на выход с закрытыми глазами. Ну и, понятное дело, сразу же давку устроили. Выход из землянки
Как водится, дружинники при виде выползающих из землянки женщин тут же зашумели, зашутили на все лады, заухали, зареготали. Те ещё больше скукожились, сжались.
– Куда их? – обернулся Мокша.
А и впрямь, куда? Оглядел столпившихся у входа в землянку женщин, скривился. Там, перед тыном, против нас воевали другие, крепкие и откормленные, к тому же все хорошо одетые. Некоторые даже в железе попадались. А эти просто обслуживающий персонал, что-то вроде рабынь. Да почему вроде? Рабыни и есть! И одеты в жуткую рванину, мосластые тела через многочисленные прорехи в одежде проглядывают. Грязнущие – жуть. Почти все плетьми пороты, даже мне отсюда видны загноившиеся раны от побоев. Нам такие точно не нужны!
Ничего, оклемаются! Если захотят, конечно. Запасы кое-какой провизии у разбойников имеются. Забирать с собой всю эту еду нет никакого желания, так что с голоду женщины точно не помрут. Да и лодчонки в протоке останутся, мы просто не в состоянии весь этот водоплавающий транспорт с собой уволочь. Так что желающие уплыть с острова на материк всегда могут ими воспользоваться. В общем, не пропадут!
– В углу пусть посидят пока. Да присматривайте за ними, чтобы без надзора никто из них никуда не ходил.
Это во мне осторожность заговорила. Как бы заразу какую не подхватить! Или насекомых…
– Может, за тын их? Да пусть идут, куда глаза глядят? А то мороки с ними будет столько, что… – Десятник не договорил, лишь скривился да рукой махнул. – За железо не хватались, в сечу, как другие, не полезли. Значит, спокойные.
– Вот когда уйдём отсюда, тогда и отпустим их! – надавил голосом. – А пока пусть под присмотром посидят! Кстати, ты всё тут осмотрел?
– Да, сейчас добро собирать начнём!
– Отлично! И поторапливайтесь, нечего здесь надолго задерживаться!
– Понял, – вздохнул Мокша.
Развернулся и поплёлся выполнять приказ.
– А нас-то, нас поскорее развяжите! – не выдержал и взмолился со столба тощий и догола ободранный от какой-либо одёжки человечек.
Из-за столба и не видно его совсем. Ну что? Снаружи побитых я уже осмотрел, теперь можно и внутри тына походить. Любопытно же?
Бойцы мои мимо по делам дружинным ходят, вид делают, что и не слышат ничего. А кроме ободранного, все остальные привязанные молчат. Лишь глазами исподтишка зыркают в мою сторону, не желают, чтобы я на них внимание обратил. Да и понятно почему. Команда с баркаса это на столбах висит, вот почему!
А мужичок ободранный отдельно от них. Его, похоже, одного откуда-то приволокли. И кормчий от меня на самом дальнем столбе привязан, голову опустил на грудь и вроде бы даже глаза прикрыл,
Глянул на ободранного – вроде бы как тот созрел для разговора?
– Ты сначала поведай, кто таков и за какие такие грехи на этом столбе оказался? – Подходить ближе не стал, и так всё хорошо слышно. И видно, чего уж там. Дровишек в костры между землянками подбросили, пламя и оживилось, светлее на проплешине стало. – А то отвяжем, а окажется потом, что ты из этих татей и есть? Скрысятничал чего или добычу между собой не поделили, вот тебя к столбу и привязали! Может же такое быть?
– Да кого угодно спроси, не из них я! – Мужичок вперёд, насколько путы позволили, посунулся. В основном шеей. Вытянул её, настолько возможно, на гусака стал похож. Верёвки тут же в горло и врезались. И ещё раз повторил, но уже как-то задушенно и с явным надрывом в голосе: – Не из них! Рыбным промыслом я на озере живу! Да меня на побережье от устья Великой до Чудь-моря все знают! Любого рыбака спросите: слышал ли он про Худого Серьгу? И тот точно ответит, что слышал!
– Знаете его? – спросил ближайшего ко мне привязанного.
Тот ничего не ответил, головой только мотнул. Ну хоть отворачиваться не стал, смотрит с интересом и… ожиданием? Ждёт, когда ими займусь и прикажу развязать? Подождёт пока. Но хоть вроде бы как подтвердил сказанное рыбаком. Ну ладно, можно и отвязать тогда ободранного.
Кивнул стоящему у столба дружиннику, тот ножиком по верёвкам и шихнул. Путы опали, мужичок чуть было на землю со столба не рухнул, да тот же дружинник его за шею рукой поймал, придержал, опустил плавно. Хорошо ещё, что не переломил, очень уж тощая она у рыбака. А то, что за шею ухватил, так за что ещё того хватать? Не за вывернутые же руки? Да и удобнее за выю-то. Теперь пусть отсиживается, пока кровообращение в мышцах не восстановится.
Покосился на расставленные кругом вокруг центра полянки столбы с привязанными пленниками. Вздохнул: пора бы и развязать бедолаг. Уже и рот раскрыл, да в этот момент сбоку Степан подошёл. Выражение лица озабоченное и даже какое-то таинственное, что ли? Тихонечко проговорил, придвинувшись почти вплотную:
– Боярин, я с десятком на той стороне перед атакой стоял. Мы раньше всех подошли, ну и услышал я там кое-что. Вожак ватаги этой разбойничьей старшину этого, – глазами на кормчего указал, – о каком-то золоте пытал!
– Уверен, что про золото говорили? – засомневался. – Не ошибся?
– То, что про злато-серебро разговор у них шёл, точно слышал. Шумно, конечно, было, бабы-то перед кострами во весь голос гомонили, но удалось подслушать. Этот, – дружинник ещё раз повёл глазами в сторону кормчего, – всё торговаться пытался, видно, свободу свою выкупить хотел. А разбойник ещё смеялся: мол, зря торгуешься! Сейчас углями пятки прижгу, так ты мне быстро всё расскажешь! Ну и примучил он его знатно. Дальше ничего не услышал, из арбалетов бить принялись. Как бы не окочурился кормчий раньше времени. Истечёт кровью, и не расспросим его о сокровищах.