Балтийский вектор Бориса Ельцина
Шрифт:
Когда зашел разговор относительно интервью, БНЕ предположил, что для этой цели мог бы подойти ресторан "Пекин". Но тут же он оговорился, что, дескать, только стоит там появиться, как сразу же в зале возникнет самопроизвольный митинг...Значит, ресторан не подходит. А в гостинице, Борис Николаевич, выразительно осмотрев стены и потолок кабинета, дал понять, что все пространство насквозь прослушивается.
Мои ощущения оправдались: он вышел и я остался один. Однако, вернувшись минут через 10, он сказал: "Моя рабочая группа посовещалась и решила, что поедем домой к моему помощнику, там нас не подслушают..." Время - 12.30. И он снова вышел, сославшись на то, что у него не закончен разговор с журналистом из журнала "Огонек". Пока он отсутствовал, я попросил разрешения
Пока ездили, немного опоздали - не уложились в час, который нам для поездки выделил Александр Васильевич. БНЕ и Александр Васильевич уже ждали и БНЕ сделал мне нестрогий выговор. Мне было стыдно и я переживал, что заставил его ждать...
Мы сели в машину и отправились на юго-запад Москвы, на квартиру к Коржакову (о чем я узнал позже). По дороге шел кое-какой разговор и однажды Борис Николаевич, сидящий на переднем сиденье, обернулся ко мне и сказал, что знает номер счета и сумму в долларах, которая хранится в швейцарских банках на имя Брежнева. Пофантазировали, как этими деньгами может распорядиться семья Брежневых. Борис Николаевич был в приподнятом настроении, шутил, улыбался...
День был морозный и солнечный и где-то по дороге в его лучах сказочно заблестели купола только что отреставрированного храма Архангела Михаила...Мне это показалось хорошим предзнаменованием и вместе с тем по "именной" ассоциации напомнило Горбачева, который тоже Михаил...архангел перестройки...
Мы приехали в современный многоэтажный дом, в двухкомнатную квартиру, где нас встретила моложавая симпатичная блондинка. Жена Александра Васильевича Ирина. В прихожей уже пахло чем-то вкусным. Нас разули и я был счастлив: в Одессе у меня отклеилась подошва и я купил на рынке туфли на высоченных каблуках, которые мне жали и напоминали несуразные ходули. Борис Николаевич тоже разулся и в носках прошел в комнату. Он сел в кресло и вытянул свои баснословно длинные ноги. На столе уже стоял аппетитно пахнущий пирог, бутылка сухого вина, водка, и, по-моему, легкое самодельное вино в графине.
Коржаков принес небольшую подушечку и положил Борису Николаевичу под спину, чтобы тому удобнее сиделось. Теплый вязаный вручную свитер накинул ему на плечи, поскольку БНЕ сидел спиной к окну. И потом АВ дважды поправлял свитер на Борисе Николаевиче, потом принес теплые тапочки, и это меня умиляло - такая "родительская" забота... БНЕ был по-домашнему раскрепощен, иногда бросал шутливые реплики и не походил на "заторможенного" человека, каким некоторые пытаются его представить.
Он без моих вопросов начал рассказывать, как на транспортном военном самолете летал на Урал, чтобы зарегистрироваться кандидатом в депутаты, и о том, как его в Свердловске принуждали сделать музей Брежнева, поскольку тот в 1928-29 годах работал там землеустроителем...
Пили исключительно сухое вино. И очень мало. Борис Николаевич вообще пил из крохотных рюмочек, размер которых так не вязался с его внушительным видом. В какой-то момент разговор зашел о сухом вине вообще и о "Каберне" в частности, и БНЕ рассказал историю о том, как однажды после операции, не дозвавшись медсестры, он сам попытался встать с кровати и свалился на пол. Потерял полтора литра крови. Кто-то ему сказал, что для восстановления потери крови очень помогает сухое вино "Каберне" и в этой связи он обратился к своему старому товарищу, 1-му секретарю ЦК партии Молдавии Гросу. Молдавское "Каберне"
Разговор перескакивал с одного предмета на другой. А когда я изготовился задавать БНЕ вопросы по существу, Коржаков тоже изготовился включить свой магнитофон, чтобы записывать нашу беседу. Борис Николаевич мимикой дал мне понять, чтобы я один записывал текст, и я сказал Коржакову, что, мол, хочу быть "монополистом" записи. Это, конечно, было сказано полушутливым тоном, однако Коржаков вынул из магнитофона кассету, но сам магнитофон не выключил. Он его отключил только тогда, когда беседа уже закончилась. У меня создалось впечатление, что он все же каким-то тайным образом наш разговор фиксировал. Он часто исчезал за книжной секцией (перегораживающей комнату), словно проверял, как идет запись... (Сейчас, после выхода его одиозной книжки "От рассвета до заката", то мое предположение кажется более чем правдоподобным.).
Вся беседа длилась более четырех часов и я записал две с половиной кассеты по 90 минут каждая. БНЕ говорил довольно откровенно, от вопросов не уходил, и я в нем не заметил никаких следов усталости или апатии от длительного разговора.
На вокзал меня провожали Борис Николаевич с Коржаковым. БНЕ был по-прежнему в хорошем расположении духа, говорили о разном, но сейчас из памяти испарилось - о чем конкретно шла речь...Около вокзала все (кроме, разумеется, водителя Василия Михайловича) вышли из машины и несколько минут топтались в московских сумерках, продолжая о чем-то говорить. Я спросил у БНЕ - нужно ли ему присылать интервью для визирования? "Я полностью полагаюсь на вас, Александр Степанович...Сами определите круг своей ответственности...", - сказал он и мы стали прощаться. БНЕ привлек меня к себе и я носом уткнулся ему в шарф, символически (щека к щеке) "расцеловались"...Рукопожатие с АВ... На Борисе Николаевиче было старое (относительно, конечно, старое) пальто и полинявшая ондатровая шапка.
Впечатления. Натура просто прет из "каркаса", личность, конечно, огромная, но с элементами авантюризма, экспансии, смены силовых интеллектуальных полей. Он может говорить о Горбачеве и тут же перейти к какой-нибудь второстепенной теме. Непосредственность сквозит в каждом его слове. То, что в тот день он не употреблял водки, отнюдь не говорит о том, что он ярый ее противник - возможно, просто "не то" было настроение, возможно, ввиду нашей беседы не хотел загружать мозг алкоголем...Но как бы там ни было, я ни разу не видел БНЕ "поддатым" и, в конце концов, это его личное дело и дело его близких...
Его отношение к Горбачеву довольно пристрастное - он уверен, что Горби взял резко вправо, и что он сторонник полумер и компромиссов. Я не во всем был согласен, но было бы глупо спорить, ибо не в этом была моя задача...Однако в интервью я задал ему вопрос о мученичестве Горбачева и о том, какой тяжелый крест он несет (разумеется, еще ничего не зная о Форосе)...
"42 ВОПРОСА БОРИСУ ЕЛЬЦИНУ"
(Третье интервью, опубликованное в "СМ" 3-4 января
1990 года)
– Борис Николаевич, ваша победа на весенних выборах в Верховный Совет СССР чем-то напоминает триумф одного римского военачальника - одержана блестящая победа...
– Не знаю, кого вы имеете в виду, но убежден, что ваш герой дрался в открытую, его легионы стояли лицом к лицу с реальным противником. Он знал, кто его враг и каково его число. Против меня же велась ожесточенная тайная возня аппарата, и я при все своих оптимистических прогнозах не мог рассчитывать не то что на триумф - на победу с некоторым перевесом. Правда, средства массовой информации Запада, пользуясь услугами фирм-опросников, предсказывали, что примерно 70 процентов избирателей проголосуют за меня. В общем, они не очень ошиблись - я набрал 89 процентов.