Банда 2

Пронин Виктор Алексеевич

Она не звонила Андрею, а вот к Пафнутьеву время от времени заглядывала. Чувствовала Вика, понимала, что Пафнутьев видит ее насквозь со всеми слабостями, желаниями и что она ему нравится. Да он этого и не скрывал, говорил открытым текстом, но так решительно, что его слова вполне могли сойти за шутку. Но Вика знала — у его слов только форма шутливая, только форма, что Пафнутьев все говорит всерьез.

Придя к нему в очередной раз. Вика заглянула в дверь и, увидев посетителя, хотела было тут же скрыться, но Пафнутьев ее остановил.

— Заходи,

Вика! — крикнул он даже с некоторой поспешностью. — Этот человек долго не задержится" он уже попрощался.

И действительно, едва посетитель услышал эти слова, тут же поднялся, поклонился, прижав красноватые ладошки к груди, словно прося простить его за неуместность появления, и пятясь, пятясь отошел к двери, открыл ее не то задом, не то спиной, и с тем пропал.

— Я не помешала?

— Помешала, — кивнул Пафнутьев. — Ему помешала. А меня спасла. Это наш эксперт. Он приходил взять денег на водку, а тут ты. Лишила его всех планов и надежд.

— Но не навсегда же?

— Нет-нет, он через пять минут опять заглянет сюда, узнать не ушла ли ты. Но ты ведь не уйдешь через пять минут?

— Надеюсь продержаться.

— Эх, Вика, Вика, что ты с собой делаешь, — простонал Пафнутьев, усаживая гостью к приставному столику. — Негуманно ты себя ведешь. Можно сказать, даже безжалостно.

— А что я такого делаю? — она испуганно заморгала.

— Хорошеешь, — скорбно произнес Пафнутьев.

— Ну, ладно... Больше не буду!

— Я тебе таких указаний не давал, таких пожеланий не высказывал. Поэтому не надо. Хорошела до сих пор? Вот и продолжай этим заниматься. Я не знаю более достойного занятия для красивой женщины.

— Это вы обо мне?

— ао ком же еще? — Пафнутьев пошарил глазами по кабинету. — Других тут не вижу.

— Ох, Павел Николаевич, если бы мне об этом напоминали хотя бы изредка!

— Я готов этим заниматься с утра до вечера, — твердо заверил Пафнутьев.

— А что мешает? — спросила Вика без улыбки и их взгляды встретились. Оба были серьезны.

— Я человек служивый, — спрятался Пафнутьев за шутку. — Было бы указание.

— Считайте, что вы его уже получили.

— Ох, Вика... Все эти твои штучки заставляют мое сердце время от времени попросту останавливаться.

— Какие штучки, Павел Николаевич? — и Вика так захлопала невинными своими глазами, что сердце Пафнутьева и в самом деле готово было остановиться. Но он решительно взял себя в руки.

— Не надо нас дурить, Вика. Не надо нас дурить. Знаешь, какой я умный? Ты даже представить себе не можешь, какой я умный. Иногда самого ужас охватывает.

— Представляю, — сказала она, закинув ногу на ногу.

— Боже! — воскликнул Пафнутьев.

— А что такое? — не поняла Вика.

— Да у тебя, оказывается, и коленки есть! И какие коленки!

— Какие есть, — скромно сказала Вика, одернув юбку.

— Что Андрей? — спросил Пафнутьев отлично сознавая, что этого вопроса задавать не следовало, но он решил быть честным по отношению к своему юному другу.

— Не знаю, —

холодновато ответила Вика, ответила не только на этот вопрос, но и на все последующие, связанные с Андреем, связанные с кем бы то ни было, кроме Пафнутьева. Он понял. Помолчал.

— Ну ничего... Никуда он, бедолага, от нас не денется. Все хорошо, Вика. Знаешь, у законченных наркоманов, да и у начинающих тоже, бывает так называемая ломка. Это когда заканчивается действие одной дозы наркотика и уже хочется, мучительно, нестерпимо хочется новой дозы. Страдания человек испытывает совершенно невероятные. Вот и у него сейчас идет такая ломка.

— Сколько же ему можно еще ломаться?

— Это от него не зависит, это от организма. Как природа-мама определит, так и будет. А мы со своими жалкими потугами во что-то вмешаться, что-то изменить, ускорить, замедлить... Можем только помешать. Он чувствует, что прежний наркотик кончился, действие его ослабло, но боится себе же признаться в этом. Ему кажется, что здесь есть что-то нехорошее. Он ошибается. Тут все нормально. Так и должно быть. И никак иначе.

— Павел Николаевич, — проговорила Вика каким-то другим тоном, — скажите лучше... Как вы поживаете? Что вас тревожит, что радует, что тешит?

— На все твои вопросы отвечаю одним словом — А мои. Твой сосед. Меня радует, что удалось познакомиться с ним довольно плотно, но меня тревожит то, что некоторые люди, — он поднял глаза к потолку, выпустили его... Напрасно. Ох, напрасно. Но меня тешит полная неопределенность — они не знают, как им быть дальше... Ну, да ладно. А тебя он не тревожит?

— Пока нет... Пропал куда-то. Вся компания съехала с квартиры. Тишина.

— Они в самом деле съехали или просто затихли?

— Съехали. Я на их двери укрепила волос... Если бы дверь хоть раз открылась, я бы сразу это поняла. Не открывалась. Мой волос все эти дни остается на месте.

— Легли на дно, — сказал Пафнутьев с огорчением. — Ну, ничего, проявятся, крючок мы забросим уже сегодня вечером. Клюнут. Или лучше сказать — проклюнутся. Тебе не хочется поменять квартиру? Я бы мог посодействовать?

— И это советуете вы? Начальник следственного отдела?

— Да, Вика. Это советует тебе начальник следственного отдела. Человек, который кое-что знает.

— А им вы не хотите посоветовать поменять квартиру? Посодействовать в этом? На более удобную, с зарешеченными окнами, с хорошей охраной, с регулярной кормежкой? А, Павел Николаевич?

— Именно над этим и работаю.

— Успешно?

— Очень.

— Тогда я остаюсь в своей квартире.

— Смотри, Вика... Мне бы спокойней спалось, если бы я знал, что ты не рядом с ними...

— Павел Николаевич! — весело рассмеялась Вика. — Вы вынуждаете меня говорить неприличные вещи... Мне бы тоже спокойней спалось, если бы я знала, что вы рядом! Игра слов, да?

— Видишь ли, — смутился Пафнутьев и довольно заметно покраснел, — в каждой шутке есть только доля шутки.

— А все остальное? Правда?