Банда

Пронин Виктор Алексеевич

— Почему именно из Германии? Может, из Голландии? Оттуда тоже, я слышал, гонят.

— Буква “Д” на багажнике, — терпеливо пояснил механик. — Дойче, надо понимать. Они эти буквы навечно ставят, ни снег, ни зной на них не действует. Буква уж чуть тронутая, старая буква, и машина старая. По их понятиям. А для нас — чудо света. Вид неплохой, но в руках побывала.

— Может, кто из заезжих посетил соседку? — раздумчиво проговорил Пафнутьев.

— Наш номер, — отрезал механик. — Частный.

— И что же она, постоянно на этом “мерседесе”?

— Какой

постоянно! — опять взвился нервный. — Пару раз приезжала. Но это такая машина, что не забудешь... А чаще “жигули”. Иногда “Волга”. Черная. Понял? Черная, последней модели. Казенная.

— А за рулем “Мерседеса” кто был?

— А черт его знает! Мордатый хмырюга, упакованный.

— Это как?

— Не знаешь, что ли? — рассмеялся парень, довольный своей осведомленностью. — Глянешь и сразу понимаешь — все у него есть. И видик дома стоит, порнухой набитый до отказа, и со шмотками порядок, и баба всегда под рукой... Одно слово — упакованный. И это... чисто хряк.

— Молодой?

— За тридцать. Самый сок.

— Жирный?

— Не сказал бы... Но зад такой, что этот несчастный “мерседес” стонет под ним, — парень сплюнул под ноги то ли от презрения к мордатому хмырю, то ли от презрения к самому себе — человеку, у которого нет ни “мерседеса”, ни бабы. — В порядке мужик, — добавил он, уставившись в пространство двора маленькими больными глазками. — С ним это... Лучше не заводиться.

— Может, это для вас важно, — заговорил механик, терпеливо переждав крики парня. — Чуял Николай опасность, знал, что угроза подстерегает. И это... нервничал. Помню, сидим вот так же...

— Да-да-да! — зачастил парень. — Точно! Ты слушай Михалыча, ты его слушай. Михалыч, давай!

— Так вот, — невозмутимо продолжал механик, — сидим недавно вот здесь в этом же составе. Уже стемнело.. Вдруг грохот — распахивается дверь подъезда и выскакивает Коля. Босиком. В руке — топор. И прожогом — за дом. Они живут на первом этаже и мы подумали, что скорее всего кто-то к окну подобрался в темноте... Там кустарник, подобраться можно... Минут через пять возвращается. Вошел в подъезд, по сторонам не смотрит. Мы подумали — уж если выскочил босиком, с топором... И тихонько, кустами за дом прошли. Вдруг там кто-то с раскроенным черепом лежит...

— А что! Запросто мог уложить! — нервно вскрикнул парень, видимо, все еще переживая увиденное. — Зря человек хвататься за топор не станет! А если схватился, то тут трудно удержаться, чтоб в дело не пустить.

— Нет, — спокойно продолжал механик — Все было чисто. Никого Николай не порешил в тот вечер. Да и вы в своей конторе уж знали бы.

— Но хотелось, — протянул парень. — Видно было, что не прочь Коля топориком поработать.

— Не поработал, — твердо повторил механик.

— Зато над ним поработали! И как! Говорят, на три метра мужика отбросило! А! — глазки парня горели от возбуждения, он, похоже, ярче других представил утреннее убийство.

Пафнутьев помолчал, подумал, что неплохо бы записать услышанное, составить

протокол, взять адреса мужичков, но отказался от этой мысли. После такой доверительной беседы переключиться на протокольный допрос будет непросто, да и не будут мужички уже столь откровенны и бесхитростны. Спросил только:

— А сами здесь живете? В этом доме?

— Да, если это можно назвать жизнью! — расхохотался парень, показав провалы в зубах. — Наверно, к себе пригласите? Показания будете снимать?

— Да надо бы, — вздохнул Пафнутьев. — Может, попваже, не сейчас. А Лариса дома?

— Только что прошла. Вон наши старухи высыпали, как мухи... Боялись пропустить ее возвращение, — пояснил спецовочный. — Теперь и мышь не пробежит незамеченной — круглосуточное наблюдение установили бабки.

— “Мерседес” последний раз давно видели?

— Да уж месяц прошел, не меньше... Чаще “семерка” заезжала, — ответил механик.

— А за рулем в “семерке”? Тот же хмырь?

— Не могу сказать. Не видел. Они, наверно, договаривались по телефону... Только машина подойдет, только становится — уж и она из подъезда выходит.

— Понятно. А теперь, если не возражаете, запишу ваши фамилии — вдруг уточнить что потребуется. Мало ли...

Поначалу все насторожились, помялись, видимо, не чувствуя себя вполне чистыми перед законом, но согласились. Назвали и адреса, и телефоны. Пафнутьев старательно все записал в своем блокнотике, почувствовав удовлетворение, какое посещало его после удачно выполненной работы. Появились зацепки, версии, люди, которые могут опознать и семерку “жигулей”, и зеленый “мерседес”, и мордатого хмырюгу. Расследование наполнялось живыми людьми.

Подходя к подъезду, Пафнутьев почти физически ощущал нестерпимый интерес старушек, занявших две скамейки вдоль прохода. Годы однообразного существования приучили их ценить самые незначительные события, а тут вдруг жизнь подбросила такое кошмарное происшествие. Небось, помолодели от волнения, — усмехнулся про себя Пафнутьев. — “Ничего, бабули, мы еще встретимся, еще поговорим, и вы расскажете все, что томит ваши души...” — Он шел между скамейками и старушечьи лица, как подсолнухи за солнцем, поворачивались вслед за ним.

Дверь квартиры Пахомовых отличалась от соседних — плотная обивка, перетянутая тонкими стальными струнами, создавала рисунок изысканный, ощущение добротности и недоступности жизни, протекающей в этой квартире. Соседние двери были просто выкрашены коричневой краской, казалось, строители лишь недавно ушли из подъезда.

Нажав кнопку звонка, Пафнутьев прислушался. В квартире стояла полнейшая тишина, потом что-то прошуршало, он явственно почувствовал, что за дверью есть живой человек. Видимо, там колебались — открывать ли, не стоит... Но замок в конце концов щелкнул, и Пафнутьев увидел перед собой хозяйку. И сразу понял — да, это она, Лариса Пахомова. Она не выглядела слишком уж убитой происшедшим. Лишь бесконечная усталость была на ее сером лице.