Бандитский век короток
Шрифт:
— Другого выхода, я так понимаю, всё равно нет, так что и говорить не о чем. Вот только денег у меня… — Олег замялся.
Гром вытащил из кармана рубашки толстую пачку долларов и отделил от нее сотенную купюру.
— Этого хватит, Борис Израилевич? — спросил он.
Когда Олег ушёл, Гром достал мобильник.
— Дамирыч, привет, это я. Тут такое дело, наша сестренка приехала, заболела в дороге, а я, понимаешь, занят по горло… А, ты уже в курсе? Присмотреть мне за ней некогда, может, пусть у тебя погостит с недельку? Да?! Ну вот и ладушки, записывай адрес.
Издалека
— Это Али… Ночь прошла спокойно. Крестник и его сестра по-прежнему в доме. Молодой переоделся бомжем и вышел десять минут назад. Забрать сестру? Вывезти на дачу? Но у меня мало людей, нежелательно распылять силы… Понял. Выполняю.
Илья Черенок сидел, зевая, за рулем не приметной «девятки». Он проводил взглядом Олега Жданова, посмотрел на тёмные окна дома и толкнул локтем сладко посапывающего на соседнем сиденье брата. Вадим приоткрыл один глаз, достал сотовый телефон и набрал номер.
— Близнецы — Скорпиону. Объект в доме. Переодетый Жданов куда-то вышел. Всё тихо. Продолжаю наблюдение.
Скорпион ещё никогда не чувствовал себя таким старым, больным и беспомощным. Он прошёлся по кабинету, постоял у окна и… поколебавшись, нерешительно снял телефонную трубку…
— Доброе утро, Борис Израилевич, это Рулев беспокоит. Мне бы Лешу. Откуда знаю? Ну, на то я и милиция, чтобы всё знать. Привет, Гром, ты соображаешь, вообще, что делаешь? Соображаешь, да? Вот молодец! Я сейчас еду в райцентр, на ковер к генералу. Там я должен буду доложить про твои художества. Генерал пришлёт маски-шоу, они оцепят город, и все — конец, Лёшенька. Они, генерал то есть, сильно гневаются, потому как очень любили гостевать в том теремке, который ты, мудак, вчера спалил. Как фамилия генерала? Званцев, а что? У тебя кино интересное про него есть?! Да ты что-о-о?! Слушай, Лёша, сдайся по-тихому, а? С такой фильмотекой, как у тебя, генерала успокоить — раз плюнуть. А мы тебе побег… Об Оле я позабочусь. Не хочешь? Ну, смотри сам.
— Вот говно какое! — с досадой сказал Гром. И, едва он положил трубку, телефон зазвонил снова…
— Дядя Лёша, это я, Олег. Они меня взяли… Я им ничего не сказал, но они и так знают, где ты. Они говорят, чтобы ты пришёл с деньгами, которые взял в «Бриге», сюда. Адрес… Они говорят, что отпустят Ольгу, что она им не нужна, но что-то я им не верю. Беги, дядь Лёш… А-а-а, больно… отпусти, сука…
— Борис Израилевич, мне нужно уйти, вы не могли бы на некоторое время приютить Ольгу? — Алексей, вывалив россыпью патроны на кухонный стол, быстро, на ощупь защелкивал их в рожки автомата и пистолетные обоймы.
— Конечно, Алёша, разумеется… но девочке нужна помощь…
— Скоро за ней приедут. Не открывайте дверь никому, пока не передадут поклон от Исы. Так и скажут: Иса, мол, кланяться велел. Им и отдадите Олю. — Гром побросал «стволы» в спортивную сумку и направился через кухню к двери, выходящей в маленький садик за домом, залитый в этот ранний час белесым туманом. — Да, вот ещё что… — Остановившись на пороге, Гром
— Алексей, это совершенно ни к чему, я не умею этим пользоваться… я никогда в жизни… — бормотал Борис Израилевич, опасливо-близоруко щурясь, разглядывал, поднеся к самым глазам вороненый «Макаров». С удивлением Кацман почувствовал, как увесистый холодок опасной штуковины словно бы перетек в его руку, отчего она сразу же перестала дрожать. Расправил плечи и сказал: — Ты можешь рассчитывать на меня, Алеша. Иди… и поскорей возвращайся.
— Я постараюсь, Борис Израилевич, — тепло улыбнулся Гром и неслышно, смутной тенью растаял в молочной пелене. Вот только что был, а потом раз — и не стало его. Даже следов на снегу не осталось.
Не заметил Кацман, как и куда ушел Гром. Да что Кацман, опытный боевик Али не заметил. Братья Черенки, сидевшие в машине у дома доктора, и те не заметили.
И Ольга не заметила, как ушел ее брат. Она вообще плохо понимала, где находится. То огонь слепил ее. То смутно виделся ей доктор дядя Боря, и казалось Оле, что она маленькая девочка, что она заболела и мама привела ее на прием в поликлинику. Маленькой Оле больно, огонь жжет ее тело, хрустят и ломаются суставы.
Она пытается объяснить маме, что ей нужен совсем другой доктор. Не дядя Боря. Другой. Чернявый, невысокий, с одутловатым, желтым лицом. Он приходит ночью. Он наполняет шприц нектаром. Он приносит на кончике иглы райское наслаждение и блаженный покой нирваны. Он широко раздвигает Олины ноги и больно входит в нее, слюняво мусоля губами ее грудь и шею. Но даже эта боль приятна Оле после волшебного касания иглы.
Все это она пытается рассказать маме. Но мама не понимает и уродливо усмехается снесенной выстрелом челюстью. Говорить она не может, только грозит строго окровавленным пальцем…
Старый доктор сует Оле в рот какие-то таблетки, но разве погасят они огонь, пожирающий ее тело. Девушка выплёвывает полураскисшие, горькие кругляши и зовёт, зовёт там, в своём бреду, черного, желтолицего доктора с вялым членом и волшебной иглой.
Разбитая губа онемела и сильно кровоточила. Олег пошевелил связанными за спиной затекшими руками, слизнул стекающую по подбородку соленую кровь. В углу маленькой комнаты двое играли в карты, матерились вполголоса, поглядывали на Олега вполглаза. Ждан не чувствовал страха, только нетерпеливое возбуждение. Он ждал…
Из серого зимнего тумана вынырнула серая же «БМВ» и затормозила рядом с машиной Али. Трое сидящих в ней, словно братья, походили друг на друга смуглостью, молодостью, хмурой сосредоточенностью.
Али был немногословен:
— Подойдёте к дому, передадите Крестнику поклон от Исы. Заберёте девушку, отвезёте на третий объект. По дороге нигде не останавливайтесь.
Трое одинаково поправили что-то под левыми подмышками, пошли неторопливо, вразвалочку.
— Султан! — негромко окликнул Али. — Умри, но довези!