Бандитский век короток

ШПИЛЕВ Борис Иванович — родился в 1961 году в Ростове. С шестнадцати лет занимается карате, получил чёрный пояс. Служил в Заполярье. 10 лет проработал в частных службах безопасности. Из них четыре — телохранителем. Сейчас работает начальником службы безопасности подмосковной компьютерной фирмы.

Там, на войне, у него было прозвище —

Гром. Он так привык к этому своему второму имени, что, когда на привокзальной площади маленького подмосковного городка милиционер окликнул его по имени-отчеству, Алексей даже не обернулся.

Однако настырный молодой лейтенант, расталкивая прущую с поезда толпу, забежал вперёд, заглядывая ему в лицо, и вопросительно-утвердительно повторил:

— Громов? Алексей Иванович?

Не отличавшийся разговорчивостью, Гром поправил лямку вещмешка и неохотно кивнул.

— А документики ваши, извиняюсь, можно? — гнул своё мент.

Алексей протянул ему свой потрепанный военник. Лейтенант виновато пожал плечами, мол, служба такая, и внимательно уставился на Алексея, сличая затёртую фотографию на документе с оригиналом. На сержанта равнодушно и устало смотрел человек лет тридцати-сорока. Выцветшие до прозрачности серые глаза словно подёрнуты дымкой. Сутулая, худощавая фигура, длинноватые жилистые руки. Видавшая виды, но выстиранная и аккуратно заштопанная «афганка».

«И на фига сдался Михеичу этот бомж?» — подумал мент, пряча в карман военный билет Грома, а вслух сказал:

— Вот хорошо-то! А то второй день на вокзале дежурю, думал, уже разминулись.

Лейтенант подал знак, и за спиной у Алексея как из-под земли выросли два еще таких же молодых и самоуверенных мента — у каждого кобура с пистолетом за поясом, а в правой руке накрепко сжат «демократизатор» — длинная резиновая дубинка.

— Я арестован? — спокойно поинтересовался Гром, косясь на стоящих сзади мордоворотов.

— Ну что вы, Алексей Иванович, — широко улыбнулся лейтенант. — Просто один человек хочет с вами увидеться. Доставим вас на машине в лучшем виде.

— Документ верни, — попросил Гром. — И скажи, кто хочет со мной встретиться. Иначе не поеду.

— Ты чё, козёл, не понял? Пшёл! — рявкнул один из стоящих сзади громил с сержантскими погонами и сильно толкнул Алексея в спину. Молодой розовощекий сержант, привыкший общаться с вокзальными бомжами лишь при помощи кулаков и дубинки, точно знал, что любой нормальный человек десять раз подумает, прежде чем перечить представителю власти.

Он не знал только, что в мире, привычном Грому, люди зачастую действовали не раздумывая, повинуясь звериным инстинктам и обостренному до крайности инстинкту самосохранения, потому что секунда размышления могла стоить им жизни.

Когда толчок в спину бросил Грома вперед, он споткнулся и завалился на улыбчивого лейтенанта. Пытаясь удержаться за его плечо, Гром пережал большим пальцем сонную артерию парня. Костяшки пальцев другой его руки, вероятно случайно, попали тому в болевую точку под ключицей. Удивленно сказав: «Ой!», лейтенант мягко повалился на землю. Гром упал вместе с ним. Пытаясь подняться, он зацепился лямкой своего вещмешка за ногу бросившегося к нему сержанта, да так неловко, что тот с маху грохнулся на

заплеванный асфальт, ударившись головой о стоящую рядом скамейку. Третий милиционер, поспешивший на помощь друзьям, налетел правым глазом прямо на локоть неуклюже повернувшегося к нему с извинениями Грома. Вся эта сцена заняла не более десяти секунд. Прохожие равнодушно-опасливо обходили странную кучу-малу из трех молчаливо и смирно лежавших милиционеров.

Гром достал из нагрудного кармана лейтенанта свой военный билет, отряхнулся и легко запрыгнул в открывшиеся двери подкатившего автобуса.

— Дак ведь «чёрный пояс» у него, не иначе, Виктор Михеич! Он же нас троих, как котят… Хитрым китайским приёмом!

— Правда, что ли? — Майор милиции Виктор Михеевич Рулев, пытаясь удержаться от смеха, встал из-за стола и прошёлся по своему просторному кабинету, разглядывая помятых подчинённых. — А мне знакомый очевидец рассказывал, что вы в своих соплях да в дубинках запутались. Не по зубам оказался орешек? Скажите спасибо, что он вас не поубивал на хрен!

— Ничего, свидимся ещё, даст бог, — шмыгнул распухшим лиловым носом сержант.

— Не вздумай даже! — бешено заорал вдруг майор, глядя в помертвевшие от страха глаза сержанта. — Не вздумайте без приказа даже близко к нему!.. — Рулев трясущимися руками вытащил из мятой пачки сигарету и, прикурив от услужливо протянутой зажигалки, глубоко затянулся, выпустил через нос две толстые струи дыма, успокаиваясь.

— Про семью ничего ему не сказали?

— Никак нет, товарищ майор. Не успели, — робко усмехнулся лейтенант. Он знал, что начальник в гневе страшен, но отходчив.

— Значит, так, установить за Громовым круглосуточное наблюдение. Близко не подходить, он «хвост» спинным мозгом чует. Обо всех его передвижениях докладывать мне лично. — Рулев надолго замолчал, задумавшись: — «Если гора не идет к Магомету… ну, что же, встречусь с ним сам».

Отпустив подчиненных, Рулев подошел к большому окну и, бездумно глядя в ранние зимние сумерки, наблюдал за лохматыми снежинками, роившимися в синем свете фонарей. Он вспоминал большеголового, мрачноватого мальчишку со смешно оттопыренными ушами, который сидел с ним за одной партой и многие годы был его лучшим другом, пока судьба не развела их. Боль и гнев плавились в душе майора.

«Война совсем не изменила тебя, Лешка. Смерть и кровь несешь ты в мой город. И я должен тебя остановить. Обязан! Но я не хочу, не хочу! Господи, что ж мне делать-то? Спаси его, господи, а?! Не ты ли сказал: «И аз воздам…»

Так думал Виктор Михеевич. Стыдясь самого себя, майор мелко, неумело перекрестился. Всю жизнь он был убежденным атеистом, но в последнее время его неверие сильно пошатнулось.

Капитан Алексей Иванович Громов уже три дня как вырвался из ада, пропахшего порохом и смертью. Он и сам пропитался этим запахом. Провонял им до самого нутра. Ему до сих пор не верилось, что он жив, при деньгах и едет домой. Все три дня, пока мягкий купейный вагон баюкал его от Владикавказа до Москвы на непривычно белых простынях, Гром просыпался с криком, шарил кругом в поисках автомата и покрывался холодным потом, не находя его.