Бандиты. Ликвидация. Книга первая

Лукьянов Алексей

— Я уже готов.

— Вот как? Я в вас не ошибалась. Так ваш товар...

— Три бочки спирта. И меловые таблетки.

Эмма Павловна расхохоталась:

— А вы шутник, Иван Васильевич.

— Я не шучу, Эмма Павловна. Я меняю три бочки спирта и меловые таблетки на вашу гречку. Таковы мои условия. Мне кажется, я имею право на неустойку за ту безобразную историю, в которую вы меня втравили?

— Вы немного забываетесь.

— Эмма Павловна, вы у меня в комнате, вошли сюда без моего разрешения и приглашения, я буду в состоянии объяснить происхождение вашего трупа. У меня и свидетель

имеется. И на этом мы расстанемся. Я был заинтересован в сотрудничестве с вами до тех пор, пока вы не поступили как... нет у меня приличных слов для этого. Я вам предложил вполне приемлемые условия: из трех бочек спирта можно сделать восемь бочек водки, а если разлить ее по бутылкам, то получится... в общем, смотря в какие бутылки разольете. Таблетки можно продавать вообще как любое лекарство, с вашими талантами два мешка этих таблеток можно превратить в состав гречки. Соглашайтесь или проваливайте ко всем чертям, я уже хочу спать.

Эмма Павловна сказала:

— Определенно, я не ошиблась, когда назвала вас Грозным. Ваши требования и резоны нахожу приемлемыми, считайте, что сделка состоялась. Также я полагаю, что наше недоразумение тоже разрешилось к обоюдному удовольствию. Товар заберете вот отсюда...

Эмма Павловна протянула Богдану клочок бумажки с адресом.

— Кстати, у меня тут подвязочка одна образовалась... — сказал Богдан. — Есть весьма любопытный вариантик.

— Обсудим через неделю. Место?

— Предлагаю Эрмитаж.

Прянишникова изумилась:

— Эрмитаж?

— Там во внутреннем дворе можно пройтись и поговорить.

— Хорошо. В час дня.

— В час дня.

— Спокойной ночи.

— И вам того же.

Все, рыба заглотила наживку.

1920 год. Май

Они столкнулись случайно, опять в Эрмитаже, но по причине пошлейшей и доставившей неудобство обоим. Первого мая всех сотрудников петроградской милиции в обязательном порядке вывезли на экскурсию в музей Революции.

Несмотря на то что экскурсовод из кожи вон лез, чтобы рассказать всем об истории Октябрьского переворота, большинство скучало и жалело, что если уж в кино не повели, то могли какой-нибудь египетский зал показать. Революция еще слишком свежа была в памяти, и каждый способен рассказать экскурсоводу раз в десять больше, чем этот парнишка мог знать.

Курбанхаджимамедов, стоявший ближе всех к выходу, начал потихоньку пятиться и вдруг на кого-то наступил. Он резко обернулся и практически уткнулся носом в чей-то седой затылок.

— Что же вы, това... — сказал затылок, быстро превращаясь в лоб, а затем и лицо Александра Николаевича Бенуа. — Да-с, — сказал художник, узнав Курбанхаджимамедова. — Товарищ Иванов?

Курбанхаджимамедов, как назло, был в сапогах, галифе, в кожаной куртке поверх гимнастерки и в кожаной фуражке со звездой. К лацкану куртки прикреплен красный бант.

— Здравствуйте, товарищ Иванов, — издевательски сказал Бенуа.

— Здравствуйте, — сквозь зубы процедил поручик.

— Что же вы не заходите? Я думал, проверку на лояльность я прошел, можно было не изображать из себя заговорщика и бандита.

— Я не понимаю...

— Да бросьте,

все вы понимаете. Не понимаю только, зачем вашей конторе потребовалось сначала сдавать коллекцию, потом снова забирать.

— Я... значит, она была у вас?

— Вот только не нужно снова, хорошо? — рассердился Бенуа. — Кажется, я начинаю понимать. Вы сдали коллекцию в музей без одного предмета, чтобы проверить, как работает система учета. Затем решили проверить мою лояльность новой власти. А теперь что проверяете?

Рядом был темный закуток, в который Курбанхаджимамедов грубо втолкнул Александра Николаевича, заткнув ему пол-лица ладонью.

— Ты! Ты! Надул! Тварь!

Бенуа не на шутку испугался.

— Стоять тихо, не то шею сверну, — жарко, словно возлюбленной, прошептал Курбанхаджимамедов на самое ухо художнику. — Отвечай коротко и по делу. Коллекцию похищали?

— Да.

— Но вернули?

— Да.

— И когда я приходил, она была в музее?

— Да.

Гурбангулы застонал от ярости.

— А потом снова забрали чекисты?

— Я думал, это проверка.

— Нечем! Нечем тебе думать! И все вы не способны на мышление, потому и пошло все прахом! Тритон! Тритон был в коллекции?

— Да... то есть нет! Нет!

— Нет? Или да? Или опять пытаешься надуть?

— Не было тритона! Единственный предмет, который отсутствовал в описи!

— Тихо! Тихо! — Курбанхаджимамедов снова закрыл художнику рот. — Теперь соберись и вспомни — кто именно вернул коллекцию? И без фокусов! Ну, вспомнил? Сейчас уберу руку, и ты скажешь.

— Ск... Скальберг, — выдохнул Александр Николаевич.

— Молодец. Только дышать будешь, как я скажу! А если вздумаешь крутить, не обижайся... — Голос Курбанхаджимамедова дрогнул, и лицо сделалось скорбным. — Если вздумаешь крутить, тогда не обижайся — это будут последние минуты твоей жизни... Понял?..

Из Эрмитажа Курбанхаджимамедов летел как на крыльях. Наконец-то. Если долго долбить в одну точку, то стена в конце концов должна сломаться.

Поручик знал, что Скальберг — фамилия заместителя начальника уголовного розыска. Все его любили и уважали, он был удачливым агентом, и не раз Гурбангулы приходилось возить группу задержания по адресам, которые давал Скальберг. Но непохоже, чтобы он пользовался предметом: глаза были одинаково серыми, одевался бедно, жил впроголодь, но самое главное — продолжал работать в угро.

Зачем впахивать, ежедневно рисковать жизнью, если у тебя есть возможность жить безбедно? Что делать здесь, в голодном, нищем городе? Либо Скальберг не знал, как пользоваться тритоном, либо был окончательным идиотом. Но на идиота он никак не смахивал. Значит, не знал, как применять артефакт?

Что-то не вязалось. Не имело смысла человеку, не знающему о свойствах предмета, изымать его из коллекции. Либо все похищать, либо ничего.

Поручик перепроверил сведения, полученные от Бенуа. Влез в канцелярию ГубЧК, одурманив часовых, отыскал нужные документы, ту самую опись «найденных» предметов. На этот раз художник не врал — все совпадало, коллекцию сдал именно Скальберг. Но почему-то лишь четырнадцать предметов из пятнадцати! Не на память же он тритона взял!