Бандиты. Ликвидация. Книга первая

Лукьянов Алексей

Эвальд вышел сразу вслед за ними и вставил в дверные ручки черенок от метлы, прислоненной к стене в тамбуре. Вторую пару дверей он забаррикадировал плевательницей, стоявшей на крыльце. Прозвучало несколько выстрелов, вылетели стекла из дверей и окон.

— Стоять, паскуды, все равно догоним! — орали преследователи, но друзья уже свернули с Дворцовой набережной на Зимнюю канавку и не слышали угроз.

На улице бежать было легче. До Первого Зимнего моста двигались без остановок, потом перешли на другой берег, снова

галопом до Мойки, до Большого Конюшенного двигались короткими перебежками.

На Большом Конюшенном остановились отдышаться.

— Ну мы дали! — радостно выдохнул Лешка Прянишников. После этого его голубой и зеленый глаза закатились, из уголка рта вытекла багровая струйка, и он упал лицом вперед. Вся шинель на нем сзади была в крови, а на левой лопатке виднелась круглая дырка.

Видимо, Лешка так и бежал с пулей в спине все это время. Все только сейчас заметили, что за ними тянется длинный след из темных капель.

— Лешка! — позвал Кирилл. — Алешка, вставай! Мы же все...

Но Лешка лежал лицом вниз и не шевелился.

Так они стояли в полном молчании некоторое время. Пошел снег с дождем, где-то вдалеке слышны были выстрелы и крики.

— Кирюха, надо уходить, — сказал Скальберг.

— Уходите, — равнодушно ответил Кирилл.

— Нас могут всех накрыть!

— Уходите, — повторил Прянишников. — Нет, стойте. Матери передайте.

Он швырнул друзьям под ноги портфель, с которым бежал.

— Кирилл, так нельзя, — начал Эвальд.

— Передайте матери! — рявкнул Кирюха. — Передайте ей — пусть она провалится со всем своим общим событием! Слово в слово!

Выстрелы и крики приближались. Видимо, кто-то пытался уйти из Зимнего тем же путем, что и юнкера. Сеничев взял портфель и попятился. Следом потянулся Куликов, уводя за собой Скальберга.

— Эва, забери фуражку. — Кирилл снял с головы брата головной убор и бросил Эберману. — Беги уже, беги.

Эвальд бросился догонять остальных.

Добежав до ближайшего дома, в тени которого дожидались его друзья, Эберман обернулся на плеск позади себя. У перил стоял, глядя вниз, Кирюха Прянишников. Вода под мостом была черная. С того берега уже слышалось:

— Эй, ты! Стой, где стоишь, стрелять буду!

Кирюха, не обращая внимания на окрик, влез на перила.

— Эй, паря, не балуй! Слазивай обратно! Ну? Слазивай, говорю, чего удумал?! — испуганно кричал кто-то невидимый на той стороне канала.

Кирилл сделал шаг веред, и послышался новый всплеск.

— Твою мать-перемать! — заорал невидимка. — Братишки, вы видели, а? Вот шибздик-то, а?

Эвальда, застывшего от ужаса, друзья утащили за собой в тень дома.

— Быстро во дворы, иначе догонят, — приказал Скальберг, и они вошли в первый же подъезд.

— Складно рассказываешь, — похвалил Перетрусов «Еву». — Значит, ты весь такой мягкий и нежный,

жертва обстоятельств?

— А чего ты хочешь? Чтобы я взял на себя убийство Шурки? Вот уж хрен тебе, не добьешься. Можешь арестовывать, но Шурку я не убивал.

— Кто его убивал, мы знаем.

— Знаете?

— А вот кто сдал убийцам — большой вопрос.

— А убийцы что — без языков?

— Хуже. Зажмурились все трое сегодня утром, — соврал Богдан.

Или Эвальд прекрасно собой владел, или не знал, что убийц было четверо. По крайней мере, на неправильно названное число он ответил:

— Всегда знал, что Шурку в одиночку хрен достанешь.

— Вы отдали Прянишниковой коллекцию?

— Нет, конечно. Мы вообще сначала весь хабар свалили у моего дяди, Леннарта Себастьяновича.

— У тебя и дядя есть?

— У меня и мама с папой есть, но далеко, вам точно не достать.

Перетрусов понял, что Ева, как загнанная в угол крыса, может решиться на отчаянный шаг, поэтому решил смягчиться.

— Никому не нужны твои мама и папа, а дядя — тем более. И что, так никто к Прянишниковой не ходил?

— Почему не ходил? Скальберг через неделю ее навестил, продуктов принес, лекарств и сказал, что Лешку с Кириллом пьяные матросы в Мойке утопили.

— А она?

— А ты как думаешь?! — вспылил Эвальд. — У нее оба сына погибли, как она может реагировать? Скальберг не рассказывал, но у него на физиономии было написано, кого мадам виноватым считает.

Богдан задумался. Чего-то в этом складном повествовании не хватало.

— А что потом было? Как вы сокровища делили-то?

— Ну, тогда-то все и перессорились.

После революции все пошло прахом. Ребята узнали, что их отчислили, но это было их удачей, потому что все запуталось настолько, что начальника училища в скором времени расстреляли сами юнкера. Началось время грабежей, самочинных реквизиций, убийств, и разумные люди принялись в срочном порядке покидать Петроград. Прислушиваясь к новостям и слухам, ребята узнавали, что мародеров в Зимнем дворце побывало великое множество, все что-то выносили. Распродавать сокровища было бессмысленно, с сокровищами нужно бежать за границу, но тут-то возникли первые сложности.

Старики Куликова ни в коем случае не желали покидать Питер. Его отец работал автомехаником, мать была швеей, а что по происхождению они дворяне, родители и думать уже забыли. Без них Куликов уехать не мог, хотя старшие его братья и сестры покинули страну в числе самых первых.

У Сеничева случилась любовь. Вернувшись домой, он вдруг обратил внимание на соседскую девчонку, которую раньше не замечал. Раньше-то она маленькая была, а тут вдруг раз — и расцвела. И тоже ни в коем случае не собирается покидать страну, в крайнем случае — согласна переждать зиму под Новгородом, в деревне.