Банджо. Роман без сюжета

Маккей Клод

Они ходили по улочкам между рыбным рынком и Бомжатником, от бистро к бистро, и всюду играли. К ним присоединились и другие – пара сенегальцев и какие-то ребята из Британской Западной Африки, так что вскорости компания насчитывала уже больше дюжины человек. Живописное было зрелище – как они слонялись по улицам и трещали на немыслимом тарабарском языке, помеси английского, французского и африканского. И чем больше их становилось, тем больше заказывали и выпивали они бутылок вина и пива, без разбору, как пойдет. Музыка привлекала в кафе клиентов – а девицы завидовали, пускали в ход все свои чары, чтобы оттащить свеженького матросика от парней с пляжа…

– Вот черт, черт подери! –

вскричал Банджо. – Этот город создан для веселья!

– Ну уж в самом тебе веселья уже под завязку, – съехидничал Белочка. – Так что давай уже, еще один залп – и хватит.

– Захлопни пасть, ниггер, – отозвался Банджо. – Нет уж, мне никогда этого веселья не хватит. Когда меня несет этот безумный, дикий, веселый джаз, когда я в нем пропадаю… вот хочешь – спорь со мной, но я тогда за твою так называемую сладкую жизнь гроша ломаного не дам. Я свистну – и в этом моем свисте больше веселья, чем во всём твоем худосочном тельце.

– И знать не хочу, не то что спорить, – сказал Белочка.

В полночь они играли на Бомжатнике, в каком-то кафе, и тут вошел пожилой мужчина в полинялых зеленых брюках, желтоватой куртке с черной отделкой и цветочной гирляндой на шее и принялся танцевать. При этом он до того живо манипулировал своей тростью, что казалось – кисть у него вращается, точно на шарнирах; пока играли Банджо и моряк с гармошкой, он с непостижимым проворством выделывал коленца и прыгал из стороны в сторону.

Когда они закончили играть, танцор в цветочной гирлянде заявил: он готов спорить с любым на бутылку лучшего белого вина, что сумеет встать на голову прямо с полу – и на стол. Молодой парень в синей форме рабочего покрутил пальцем у виска и сказал: «Il est fada» [3] . Старик, полуседой, в странном наряде, и вправду, казалось, не совсем в своем уме, и непохоже было, чтобы его кости могли бы послужить ему подспорьем в подвиге, который он намеревался совершить. Пари никто не принял.

3

А дед-то ку-ку (франц.).

Кто-то разъяснил происходящее новенькому, и тот махнул рукой:

– Да почему и не поспорить, развлечемся заодно.

«Tres bien», [4] – сказал старик. Он предпринял несколько попыток нужным образом упереться головой в стол и не мог – нарочно, для смеху, как делают профессиональные артисты, подступаясь к трюку на сцене. По всему кафе раздавались взрывы хохота, быстро набежала целая толпа. И вдруг старик вскричал: «Ca y est!» [5] – и широко раскинул руки, удерживая равновесие, он встал на голову на столе. Миг – и он опять спрыгнул на пол, взмахнул тросточкой, сделал несколько па – и пошел по кругу со шляпой, собирая заработанное, пока толпа не успела поредеть. Ребята с пляжа тоже внесли свою горстку су, а новенький недолго думая заплатил за бутылку белого вина. Старик забрал ее и вышел из кафе в сопровождении какой-то женщины.

4

Ну и прекрасно (франц.).

5

Вот так-то! (франц.)

Латна шла через Бомжатник и, заметив играющего Банджо, зашла в кафе как раз в ту минуту,

когда старик закончил танцевать и предложил пари. Немалый куш, который он отхватил, да еще бутылка вина впридачу – всё это растравило в ней жадность и зависть. Она набросилась на Банджо.

– Этот человек взять твои деньги. Ты играть, а он взять. А ты считать, ты такой гордый, ни за что не попросить – и вот ничего и нет у тебя. Думаешь, ты богатый.

– Отстань от меня, женщина, – сказал Банджо.

– Друга заставлять вино тому человеку покупать. А он просто обманщик. Ты цветной, а дурака валять, как белый.

– Я не заставлял его заключать пари. Да в любом случае, что за вшивая ставка такая? Прости, Господи! Вспомнить только, какие я сам ставки загонял, и всё по-крупному, в Монреале на гонках! Да что вы все знаете о жизни и о крупных ставках! – Банджо пьяно замахал рукой, будто старый добрый мир с гонками и приятелями-игроками вырос перед ним во плоти.

– Тут не Монреаль, а Марсель, – откликнулась Латна. – Идиотство за просто так играть. Ты блядун, тебе деньги нужны…

– Что-то не по делу ты разоралась, а ну уймись. Я с тобой вожусь, но на шею садиться не дам. Поняла? Никогда в жизни женщина мне на шею не садилась – и ты не сядешь.

Он поднялся и положил банджо на стол.

– Если кто сажаться на шею, то это не я, – сказала Латна.

– Хорош, ребята, насиделись, – сказал Банджо. – Пошли уже отсюда!

III. Мальти не при делах

Стоило Латне появиться – и Банджо принял ее, просто, не задаваясь вопросами. Она заняла место той любой другой девицы, которая позаботилась о нем как раз тогда, когда он нуждался в помощи, – и такая благосклонность судьбы представлялась ему чем-то само собой разумеющимся. Как срослось, так срослось. В жизни, представлялось ему, всё – лишь череда сменяющих друг друга обстоятельств.

Мальти был куда чувствительнее и – в отношении романтическом – куда ранимее Банджо. Он был большой, сильный, благодушный; все считали его мировым парнем. Когда Латна стала вхожа в компанию, причем совсем не так, как другие канавные девицы, именно он замолвил за нее словечко. Но с тех пор как началось неуклонное сближение ее с Банджо, едва уловимой переменой затуманилось отношение к ней других.

– Что ‘меем, не хр’ним, – обратился Мальти к Банджо как-то раз, когда они сидели на волнорезе – поджидали, что вот-вот на корабле позовут обедать. – Ты, сд’ется мне, как раз из т’ких, а всё п’тому что обл’милось задарма.

– Да будь я самый безмозглый ниггер на свете с самой шелковой на свете телкой, – сказал Банджо, – прятать башку под женской юбкой и чтоб баба надо мной кудахтала – да ни в жизнь.

– Д‘лась вам всем юбка ента, – откликнулся Мальти. – Все оттуда в’шли и все там б’дем.

Банджо рассмеялся и сказал:

– Бог дал, Бог взял. Такова жизнь. Мы сошлись запросто, и относится она к этому запросто, и я тоже отношусь к этому запросто.

На палубе показался чернокожий моряк и помахал им. Они поспешили спуститься с волнореза и вскарабкаться по трапу.

Кроме Латны, женщин на пляже особенно не водилось. Впервые Мальти увидел ее на корабле, с которого их с Имбирьком и Белочкой незадолго до того выпроводил негр-стюард.

– А ну пошли отсюда, шаромыги, – сказал стюард. – Кости – и той не дождетесь поглодать. Чем пойти да поработать, валяетесь на пляже день-деньской, бездельники, а как до харчей дойдет – нет, всё подавай как приличным людям. Думаете, будете жир належивать в чем мать родила, пока другие тут на море корячатся, а мы вас, боровов, еще и корми?! Вон пошли, нищеброды черножопые!