Бангкок-8
Шрифт:
— Как ты ее называла?
— Мадам Брэдли.
Глупый вопрос.
— Мать, я хочу здесь осмотреться.
Она пожала плечами. Все равно бы не смогла меня остановить, даже если бы хотела. Я оглядел занимавшую весь первый этаж большую комнату с двумя тиковыми балками на равном расстоянии от стен. Длинные узкие доски пола были хорошо отполированы, даже лучше, чем обычно в подобных домах, и тускло, по-старинному, отражали свет. На полу были разбросаны яркие подушки и матрасы. Шелковые чехлы подушек зеленых, оранжевых и красных тонов удачно контрастировали с деревом пола и стен. Панели на стенах сияли золотом листвы и синевой ночи. Низкий длинный стол из тика имел скрытое углубление для ног и ступней. Стол был застелен синей домотканой скатертью, на нем стояли подставки из пальмового дерева с желтыми домоткаными салфетками,
Я не знаком с нравами в американской армии, но мне показалось, что вряд ли простой морпех выбрал бы подобное жилище, чтобы хвастаться перед своими товарищами. Даже по тайским понятиям жить в доме из тика — большая причуда. Их, как правило, снимают либо придурковатые иностранцы, либо артистически настроенные тайцы, которые много времени провели в таких местах, как Париж или Нью-Йорк. Присмотревшись, я заметил большие лакированные корзины из тех, весьма модных сейчас, и матрасы из набивного золотого шелка, которые производит исключительно корпорация «Комапастр», поставляя их только королевским семьям и миллиардерам. На стеллажах стояли бесценные антикварные предметы: старинные кувшины для воды, погребальные урны с ручками в виде бутонов лотоса, керамические сосуды для амулетов. Все в тайском духе. Комната так и просилась, чтобы ее фотографировали фаранги.
Для того чтобы подняться на второй этаж, следовало выйти из дома и воспользоваться внешней лестницей. Дверь оказалась закрытой, и мне пришлось снова спуститься и отыскать старушку.
— Мать, я забыл ключ. Можно взять твой?
Она полезла под юбку, и я заметил современный кошелек, какие носят пешие туристы, или, как их теперь называют, бэкпэкеры. Женщина вытащила из него большой медный ключ и подала мне. Я снова поднялся по лестнице и вошел в большой прохладный дом.
Глава 15
Жалюзи на окнах без стекол пропускали воздух, а тиковые стены — отличный изолирующий материал. Внутри было темно, только еле виден дверной проем. Я отыскал выключатель и закрыл створку. Свет лился, казалось, ниоткуда и шел снизу вверх — от тиковой панели, которая тянулась по всему коридору.
На стенах висели шесть этюдов — одно и то же женское лицо в разном цветовом исполнении, в том же стиле, что и знаменитые портреты Мэрилин Монро Уорхола. [14] Женщина, без сомнения, наполовину тайка, наполовину негритянка, а это в моем обществе совершенно особая категория людей. Чуть за тридцать — значит, родилась в конце шестидесятых или в начале семидесятых, когда город был наводнен американскими военными, проводившими здесь отпуска во время вьетнамской войны. Известно, что в американских войсках служило много афроамериканцев, и теперь их дочери работают в бангкокских барах. Мой народ отличается расистскими предрассудками и считает их изгоями, так что такой судьбе не позавидуешь. Дверь вела в спальню, и стало видно, что преклонение перед той женщиной похоже на наваждение. Ее изображения были повсюду: в масле, акварелях, на черно-белых и цветных фотографиях, в полный рост или по пояс. Напротив кровати висела искусно написанная маслом картина — бедра женщины слегка повернуты к зрителю, лобок без волос, темные соски на красивых смуглых грудях, длинная шея, разноцветные волосы, разбросанные в артистическом беспорядке и вовсе не африканские. Если смыть краску и не завивать, думаю, они были бы прямыми и черными. Но глаз почему-то останавливался не на ее лице, а на нефритовом шарике на золотом стерженьке, который наискось пронзал ее пупок.
14
Уорхол, Энди (1928 (1930?-1987) — художник, кинорежиссер и наиболее видный представитель поп-арта. В конце 50-х годов XX столетия создал новый художественный стиль, для которого характерно использование сюжетов и приемов, связанных с повседневной жизнью, рекламой, практикой средств массовой информации: например, картина с увеличенным изображением консервной банки или несколько раз повторенные на одном полотне портреты знаменитостей.
Завороженный красотой женщины, я опустился на кровать, любуясь ее длинными
Зрелый мужчина, чистых африканских кровей, который никогда в жизни никого не боялся, спортсмен, человек, явно знавший толк в женской красоте, военный, готовый вот-вот выйти в отставку, но энергичнее многих, вполовину его моложе. Фаранг, живший в Бангкоке и, как это часто случается, привязавшийся к этому городу, завсегдатай баров на Нана-плаза, проведший многие годы в поисках совершенного женского тела.
Можно ли считать Брэдли простым солдафоном? Он имел природную склонность к красоте, подобно музыкальному таланту представителей его расы. Я не мог понять, как такому человеку пришло в голову стать военным. Возможно, его утонченный вкус сформировался позднее, где-нибудь годам к тридцати, когда будущее его карьеры уже определилось. Как ему, наверное, было отвратительно постоянно испытывать на себе отталкивающую функциональность армии. Неудовлетворенность все сильнее давила на сознание, и, по мере того как проходили годы, он все с большей страстью ежеминутно повторял: «Скорее бы в отставку, и вот тогда…» Задолго до положенной даты он скрупулезно планировал, как завершит военную карьеру, обоснуется в красивом доме с прекрасной женщиной. И будет наслаждаться своим увлечением драгоценными камнями, обсуждая его на своей странице в Интернете, которая открывалась изображением изящного нефритового фаллоса. Было ли это нарциссизмом? Разве мог такой человек, пусть он всю жизнь и испытывал гнет суровой армейской дисциплины, не любить себя? Даже на каталке в морге его обезображенное укусами змей, усохшее после смерти тело представляло образец совершенного мужчины.
Что произошло в тот момент, когда Брэдли впервые увидел эту женщину? Молниеносный шок, как при броске во время рукопашной? Захват, от которого даже такой опытный боец был не в состоянии освободиться? Подобные женщины кажутся слишком опасными большинству мужчин, и те страшатся к ним приближаться, а сами они ждут человека, который стал бы для них чем-то большим, чем жизнь. Но где она скрывалась до встречи с Брэдли? Если бы танцевала в барах на Нана или Пат-Понге, я бы о ней непременно слышал. Такая прославилась бы на весь город, стоило ей появиться возле одного из блестящих стальных шестов.
Я встал, приблизился к полотну. Надо признать, в ее позе чувствовался аристократизм — эта женщина была не из тех, кто танцевал бы обнаженным на публике. Но если она незаконнорожденная дочь черного американского военнослужащего, то как иначе смогла себя прокормить? Если мать — девушка из бара, то эта женщина малообразованна, без специальности и почти без знакомств за пределами сцены бара.
Я попробовал соотнести ее с предметами в доме, и это оказалось совсем нетрудно. Все было словно выбрано одним и тем же острым глазом из различных каталогов. Это был не дом — во всяком случае, не на мой вкус, — а уголок, где можно спрятаться от уродства города, нарочитая попытка создать свою собственную реальность на западный манер.
Реальность, где надо всем властвовала эротика. Можно ли представить себе их объятия — страсть двух спаривающихся черных тигров? Ничего подобного я никогда не испытывал: вся ночь — страстное продолжение ужина вдвоем — принадлежит только им одним: отсрочка и неспешность мужчины, овладевающего своей добычей, и экстаз женщины под своим черным божеством. Я ничуть не удивился, когда в ванной комнате обнаружил целую коллекцию ароматических веществ, — некоторые из них местные, но очень много иностранных, с бирками магазина из Сан-Франциско.
Мое утомленное тело больше не могло выносить эту чувственную атмосферу. Следовало еще выяснить, что собой представлял морпех. В маленькой комнате, служившей кабинетом, на столе стоял компьютер с девятнадцатидюймовым монитором. Здесь все было строго: голые тиковые стены и пол, шкаф с книгами, среди них несколько очень большого размера, видимо фотоальбомы, а на почетном месте высоко на полке единственное произведение искусства — нефритовый всадник на нефритовом коне. Я решил, что имитация. Кто станет держать нефрит в деревянном доме, даже в таком, как этот?