Бангкок-8
Шрифт:
— Этот молельный дом посвящен духу дерева, а он — мужского рода.
— И это в буддистской стране?
— В буддистской, но с сильной индуистской и анимистической закваской.
— Не понимаю, как руководство «Хилтона» терпит такое на своей территории.
— У него не остается выбора. Нельзя уничтожить святилище — это может принести несчастье. Никто не желает неприятностей на свою голову, тем более руководство крупнейшей гостиничной компании.
— Кто принес сюда все эти члены и кто украсил их ноготками?
— Здешние женщины.
Агент ФБР подошла к крайнему и внимательно присмотрелась.
— Женщины приносят гигантские фаллосы, чтобы почтить дух фикуса? Гм… Интересная пища для размышления. — Джонс провела пальцем по вздутости до самой
Я подумал, что, поддавшись воздействию этого места, она забыла, чему ее учили, и решил не отвечать на улыбку. Меня поразило, что по ее лицу пробежало сердитое облачко. Кимберли быстро пришла в себя, и мы поспешно зашагали к кафетерию в вестибюле. Я подумал о ее «хеклере-и-кохе», когда она резко бросила:
— Сегодня в посольстве состоится встреча — начальник Брэдли собирается рассказать о том, что он знает, если он вообще что-либо знает. В интересах обмена информацией вы тоже приглашены. Я сообщу Розену, что вы придете.
У меня сложилось впечатление, что меня прогоняют, так и не сказав, зачем позвали. Несмотря на годы изучения, я так и не смог понять образ мыслей западного человека. Несбыточное ожидание, что мир должен отзываться на каждую прихоть (будь то мороженое, член или тренировка в стрельбе), травмирует психику сына шлюхи. Я, как большинство простых людей, считаю, что мораль проистекает из первозданной невинности, и, если мы не хотим потеряться, следует стремиться оставаться ей верными. Но я побоялся высказать свои мысли вслух, посчитав, что они покажутся агенту ФБР странными и достойными жалости. С западной точки зрения Джонс и Фриц — противоположные полюса, а для меня они почти одно и то же — инфантильные существа, с той лишь разницей, что одна ловит, а другой уже попался.
Глава 30
Я опаздывал на встречу — летел в посольство в «Хонде-125» и слушал свой портативный радиоприемник. Передавали обзор ежедневной тайской прессы.
Таблоид «Тай Рат» выволок на свет старую историю о жене полицейского, которая отсекла мужу пенис (обычная расплата за проделки на стороне), привязала к наполненному гелием шарику и пустила летать над городом. Шарик использовался для того, чтобы сержант полиции Пурачай Сурасучарт не смог вернуть свой драгоценный орган. А по истечении восьми часов и наши умелые хирурги лишились бы возможности пришить его на место. Кстати, пенис так и не нашли. Газета утверждала, что новые показания соседей позволяют предположить, что шарик — это выдумка (возможно, самой «Тай Рат»), поскольку в день трагедии миссис Пурачай была замечена на свалке за домом, где она горестно бродила вся в слезах. Известно, что эту свалку давно облюбовали крысы, и они явно успели туда раньше опомнившейся несчастной женщины. Однако ведущий передачи не преминул намекнуть, что и новые показания свидетелей — плод фантазий таблоида. Газета просто снова хотела вернуться к этой теме. Затем слово взял доктор Маратай, который рассказал об успехах восстановительной хирургии и пояснил, что тайские хирурги лучшие в этой области, поскольку у них больше практики.
— Таким образом, джентльмены, — продолжил врач, — если вы ударились в разгул и пострадали от ножа, прежде всего отыщите недостающую часть и не забудьте про лед.
Пайсит, следуя тайской традиции, пояснил, что история окончилась хорошо: сержант Пурачай оставил службу в полиции и удалился в лесной монастырь, где теперь может возвышенно размышлять о былом. Он не жалеет ни о прошлой гульбе, ни о потерянном органе. Более того, благодарен жене за то, что та одним взмахом ножа вывела его на Восьмеричный путь.
Показалось посольство, я стянул с головы наушники и увидел, что опаздываю на встречу на десять минут. Когда наконец миновал охрану, мне было позволено переступить порог кабинета Розена и Нейпа.
Перед внимательной аудиторией выступал пышущий здоровьем стройный блондин лет сорока в желтовато-коричневой военной форме.
— Я был командиром Билла Брэдли на протяжении почти всех пяти лет,
— Есть что-нибудь такое в его послужном списке, о чем вы считаете нужным нам сообщить, капитан? — спросил Розен.
— Его послужной список безупречен. Он был в Йемене, когда на наше посольство напала толпа с «Калашниковыми», винтовками и другим оружием. Рисковал жизнью, спасая товарища с крыши, когда ее охватил огонь. Поговаривали о том, что он должен получить медаль, но его так и не представили.
— А как насчет его личной жизни?
— Я уже упомянул, что он был человеком замкнутым. На службе выкладывался на сто десять процентов, но в свободное время мы его почти не видели. Он выполнял чужие обязанности, если его коллега, например, уезжал из Бангкока или выходил в отставку, но никогда близко не сходился с людьми.
— Разве это характерно для морского пехотинца?
— Если бы речь шла о молодом человеке, имелся бы повод для беспокойства. Но Брэдли был зрелым мужчиной, и в армии он уже почти тридцать лет. Подобные мужчины дорожат своей независимостью. И никто не решился бы задать ему вопрос о том, что он делает в свободное время.
— Он был холостяком. Вы что-нибудь слышали о его любовных пристрастиях?
— Я слышал, что он сошелся с какой-то местной женщиной весьма экзотической внешности. Полагаю, никто здесь не подтвердит этого, поскольку он никогда не приводил ее сюда и ни с кем не знакомил. И на работе и на праздниках всегда появлялся один.
— Он интересовался нефритом? Вы что-нибудь знаете об этом?
— Нет, ничего. Однажды я наблюдал за ним в раздевалке после баскетбольного матча. У него было такое тело, что не смотреть было невозможно. Брэдли прибыл туда в форме, хотя в последнее время носил гражданскую одежду. Это было полное перевоплощение. Он никогда не носил напоказ украшений: ни серег, ни колец, ни цепочки с Буддой. Рубашку предпочитал из красного гавайского шелка — такая хорошо смотрится только на темной коже. Это, пожалуй, все, что я могу вам рассказать о сержанте. Любой военный изменяется, если переодевается в гражданское, но мне никогда раньше не приходилось видеть столь разительную перемену. Брэдли перестал походить на профессионального вояку. Даже походка стала другой, когда он надел рубашку.
— Спасибо, капитан, — поблагодарил его Розен, а Нейп тут же добавил:
— Уточним последнюю деталь. Вы сказали, что Брэдли направили сюда по его личной просьбе?
— Совершенно верно. Это есть в его деле. Я перечитал его, когда узнал, что случилось.
Когда капитан покинул кабинет, все повернулись ко мне.
— Спасибо, что разрешили мне присутствовать, — поблагодарил я. — Это было очень полезно.
— Вы хотели сказать — бесполезно, — поправила меня Джонс. — Разве капитан упомянул о чем-нибудь таком, чего бы мы уже не знали?