Банк
Шрифт:
— Константин Сергеевич! — чуть не захныкал Василий. — Скажите вы ему!
— Я ему, Вася, — ответил хозяин, — лучше твои последние стихи прочту. Послушайте, пожалуйста, Владислав, только внимательно:
Есть такой мужик на свете — Его имя Колотун. Он приходит на рассвете, Будоражит тело, ум. Заставляет мои ручки Да и ноженьки плясать. Доведет меня до ручки — С ним никак не совладать. Есть, однако, хитрый способ, Как противника унять, Чтоб сей бес, враг, нечисть, особь Все ж не смог тебя достать. НадоВлад покачал головой и произнес:
— Все в рифму, да еще и с использованием французских слов. И как, простите, называется это ваше, Так сказать, «произведение»?
Лицо Василия приняло серьезное, сосредоточенное, если не сказать хмурое, выражение. Уже без всякого кривлянья он спокойно ответил:
— «Песнь алкоголика».
Владу вспомнились слова Жанны, сказанные ему в день их знакомства: «Апофеоз пьянству».
— Ага, — скорее по инерции продолжил он, — это фантазия или личные переживания автора?
— Всякое литературное произведение, — сказал Василий, — есть прежде всего личные переживания человека, его создающего, а потом уже все остальное. В конкретно цитируемом стихотворении от фантазии, как вы понимаете, очень мало. Все — мое, — и он провел ладонью по волосам, будто это могло привести их в порядок.
— Что ж вы так? — уже более примирительным тоном произнес Влад. — Все вроде бы пьют-выпивают, но до «Колотуна»…
— Ой ли? — возразил Василий. — В России люди всегда были настроены максималистски: воевать — так до победы, любить — так до страсти, пить — так пока не упадешь. Из того же «Обрыва»: «…хотя люди и успели напиться, но не до потери смысла, и по этой причине признали свадьбу невеселою». Вы посмотрите, особенно утром, сколько толпится у ларьков и вино-водочных магазинов алкашей! Синие носы, красные лица, несчастные люди, сломанные судьбы, и никому до них никакого дела. Пьешь — сам виноват. А почему так получилось, что человек вдруг запил, — неинтересно. Другие же, скажем так, «выпивают» — то есть пьют, но не до пьянства. Я же между ними занимаю почетное промежуточное место, я — некоторая арифметическая единица, получающаяся в результате сложения алкогольных качеств всех пьющих и последующего деления на их количество. Золотая середина, так сказать. А еще, если хотите, человек, который все мог, но у которого ничего не получилось. Делать могу что угодно, талантами кое-какими наделен, но ничего — серьезно, ничего — до конца. Таких, как я, — масса!
— Что ж так грустно? — начал было спрашивать Влад, но заметил, что Игорь Николаевич приложил палец к губам, и замолчал.
— Василий! — сказал хозяин. — А давай-ка я еще твое прочту, вот это, самое последнее стихотворение?
— Читайте, — махнул рукой сосед.
Константин Сергеевич поправил очки, которые сползли с переносицы на кончик носа, и начал декламировать:
— Экстатичность — не статичность, Обещанья — не любовь. Секс за деньги — неприличность. Злая желчь — не красна кровь. Не добро — обман и подлость. Не обман — печаль и страсть. Не найдешь в темнице вольность. Честность, долг — уже не власть. Не отыщешь свет в пещере. Не найдешь в пустыне хлеб. Понимаешь в полной мере, Что не лучше мы амеб. Немощь, слабость, боль и старость. Холод, ветер, снег и лед. Жизнь любить — всего лишь малость. Шаг назад — уж не вперед. Торопят людей событья, Наше время — тот же век, ТакВсе немного помолчали. Влад удивленно спросил у Василия:
— Это — ваше?
— Ну а чье же еще? — ответил тот вопросом на вопрос.
— Уж больно пессимистично.
— А вы знаете, чему радоваться? — Сосед в улыбке обнажил кривые желтые зубы.
— Знаю, — ответил Влад.
— И чему же это, простите?
— Всему, всей жизни, всему, что видишь, всему, чем живешь.
— Ха! — усмехнулся Василий. — Птичкам, рыбкам, зеленому лесу да голубому небу? Все это мы уже прошли. А вы знаете, что судьба иногда так бьет по затылку, что уже становится не до рыбок? Жизнь — сообщающиеся сосуды. Не может быть все время хорошо, равно как и плохо, — все постепенно, как вода в них, друг в друга переходит, перетекает, вот вроде все хорошо у тебя, замечательно, ты доволен, счастлив, и весь мир — твой, а потом вдруг — бах! — и ничего у тебя уже нет, ты нищ, бос — в любом смысле, — глубоко несчастен, и все то, что раньше тебя занимало, радовало, доставляло удовольствие, — тебе уже по фигу…
— Тьфу ты, черт, замолчи, — рассердился Игорь Николаевич, — еще накаркаешь!
Василий как-то сжался, опустив голову, потом поднял глаза на отца Жанны и сказал:
— Не накаркаю. Владислав! — произнес он и неожиданно спросил: — А вы в Бога веруете?
— Не знаю, — честно признался Влад. — Мне кажется, что да.
— «Кажется»? — удивился тот.
— Правильно, «кажется». Я и вырос-то некрещеным до взрослых лет, соответственно, в детстве любовь к Богу и интерес к религии мне никто не прививал, и крестился я сам, будучи сложившимся человеком с уже определенным мировоззрением. Посему путь к Богу для меня был сложен, не пришел я к нему до конца, наверное, и сейчас. Когда исповедуюсь, стесняюсь страшно, всех обрядов церковных не знаю — как там в какой момент вести себя, когда перекреститься, когда поклониться. Но и молиться пробовал ежедневно, и пост Филиппов почти до конца вытерпел — но поесть люблю, отсутствие скоромной пищи переносил тяжело, посему на Рождество еды всяческой наготовил массу — к праздничному столу, скажем так. Ну, в Николо-Богоявленском соборе постоял с друзьями часа два, получил отпущение грехов и, не дожидаясь конца службы, — домой, есть и пить. А потом, спустя некоторое время, читаю в Законе Божьем: «У нас, православных христиан, праздник начинается не с утра, а с вечера», и далее следует пояснение, что тот, кто вместо того, чтобы ночь и последующий день провести в церкви, сразу начинает пить и гулять, тяжело грешит. Так и оказалось, что пост мною соблюден не был. А как я старался!
Последнее замечание в рассказе Влада заставило всех улыбнуться. Константин Сергеевич и Игорь Николаевич, видя, что гости вступили в диалог, с самого начала не вмешивались, уделив все свое внимание пиву.
— Вы — не совсем пропащий человек, — заметил Василий. — И в церковь, поди, ходите не только по праздникам?
— Не очень часто, — признался Влад. — Хотелось бы, конечно, каждое воскресенье, но как-то… Зато, как куда в командировку еду, если в городе есть православный храм, обязательно зайду.
— Ну, — кивнул головой собеседник, — в наш век, полный духовной пустоты, это хоть что-то. Я же только в вере опору себе и нахожу и отдыхаю душой только в церкви. Хоть и пью почти ежедневно, а время для посещения ее есть не только в воскресенье. Ну и, после вашего первого опыта, как у вас пост?
— Да не очень, — сказал Влад. — И в среду, и в пятницу могу мясо или яйца съесть, а могу и не съесть — как получится.
— Ну а молиться-то получается?
Этот град вопросов несколько озадачил, тем более что хозяин с отставным генералом сидели за столом и внимательно их разговор слушали. Однако не отвечать казалось ему неприличным, ибо чересчур уж важна была тема.
— Когда как, — ответил он.
— Понятно. А есть любимая молитва? — спросил Василий.
— Есть.
— Можете прочитать?
— По памяти? Да вы что!
— То есть вы хотите сказать, что наизусть ее не знаете?
— Нет.
— А как же вы молитесь? — непритворно удивился Влад.
— По молитвеннику.
— А если едете куда?
— С собой беру.
— И в церковь берете?
— И в церковь.
— Да-а, — произнес сосед, — а какая же это молитва?
— На сон грядущий, о кресте.
Василий вдруг начал наизусть цитировать:
— «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако да погибнут бесы от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением и в веселии глаголющих: радуйся, пречестный и животворящий кресте Господень, прогоняяй бесы силою на тебе пропятаго Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшаго и поправшаго силу диаволю и даровавшаго нам тебе, крест Свой честный, на прогнание всякого супостата. О, пречестный и животворящий кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми святыми во веки. Аминь».