Банк

Данилов Всеволод

— Ну уж как с вором. — Забелин поднялся налить кофе и успокоительно пожал хрупкие, но авторитетные плечи представителя одной из мощнейших чеченских диаспор, сподвижника и советника всесильного прежде Хасбулатова. — Не тебе объяснять, Аслан Магомедович, есть банковская технология. Нравится это кому-то или нет, но она как щит — предохраняет банк от чрезмерных рисков, а значит, от разорения.

— Знаю я эту вашу технологию, — осторожно загорячился обидчивый чечен. — На каждый рупь по залогу. Люди все решают. Вот есть ты. Ты мне веришь, потому что видишь — дело Курдыгов делает. И ты знаешь, я тебя

никогда не подведу. Скажешь: все отдай — все отдам. Другому не отдам, тебе — не смогу отказать. Потому что Курдыгов помнит, кто ему друг, а кто — между прочим. А все эти условности — они для условных людей. Что залог? Ну придут ко мне залог отбирать — сто моих вездеходов, что по всей Европе крутят? Думаешь, кто возьмет? Пусть попробуют. А тебе, что есть залог, что нет, — скажи: «Надо», — и без слов отдам.

— В этом-то и проблема, — не поддался на грубую лесть Забелин. — Все ведь понимают, что залог твой на деле — бумажка. А значит, и кредит твой, случись что, — бжикнется. И ты на моих не обижайся, Аслан Магомедович. Они перед банком ответственны. Потому и с тобой строги. Это не к тебе недоверие. По большому счету правительству доверять мы не имеем права.

Он нагнулся над селектором:

— Дерясина ко мне.

— Проценты хоть выплатил?

— Набрал. С трудом, но набрал. По людям прошел. У меня ж перед тобой слово было. Тоже сказать — ставки у вас… как на врага.

— Твоя правда, Аслан Магомедович. Не работаем, а круговую оборону держим… Заходи, заходи, — пригласил он.

В кабинет заглянул и направился к сидящим долговязый узколицый парень. В левой руке предусмотрительный Дерясин помахивал папкой с крупной надписью «Курдыгов товар».

— Здравствуйте, Аслан Магомедович! — Он протянул руку, и Курдыгов, неспешно обозначив встречное движение, вложил в нее холеную свою ладошку.

— Алексей Павлович, — возмущенно обратился Дерясин к Забелину, — слухи какие-то поползли.

— Не к месту это. Давай-ка по кредиту Аслан Магомедовича. Что проценты?

— Да проценты-то позавчера заплатили, — неприязненно подтвердил Дерясин. Общение с заносчивым Курдыговым жизнелюбия кредитному инспектору не добавляло.

— Стало быть, обязательства выполняют.

— Да это как посмотреть.

— Вот и чудненько! Тогда включай на кредитный комитет к пролонгации на три месяца. Визу я поставлю. Нужное дело Аслан Магомедович делает, — успокоил он насупившегося кредитника. — Трудное, но нужное. Кому ж поддержать, как не нам? Но, Аслан Магомедович, — обратился он к поднявшемуся благодарно Курдыгову, — мы тоже на пределе. Третья пролонгация — не шутка. Придется под нее создавать дополнительные резервы. Так что не обессудь, но при первой же просрочке платежей будем взыскивать.

Раздался телефонный звонок.

— Слушаю.

— Это Чугунов, — послышалось на другом конце провода. Собственно, начальник аппарата президента мог бы и не представляться, а просто, по своему обыкновению, не обращаться к собеседнику. Забелин даже поражался, где исхитрился тридцатилетний Чугунов подхватить через десятилетия стиль общения сталинского секретаря Поскребышева. Может, социальный ген взыгрывает? — Шеф срочно приглашает.

— Только расстались.

— Приглашает немедленно, — неприязненно повторил Чугунов и, полагая, что

сказанного достаточно, отключился.

Звонок этот вернул Забелина к происшедшему. Еще накануне, на семинаре в Сосенках, когда решились они на сегодняшний разговор с Второвым, ни один из них — уж сам-то он точно — не предполагал прямого разрыва. Допускалась, конечно, учитывая нетерпимость президента и проявляющуюся злопамятность, попытка с его стороны убрать кого-нибудь из недовольных. В последнее время, презрев всяческие управленческие каноны, он вовсю развлекался «тасованием» кадровой колоды. И они договорились дружно защищаться.

Но агрессивная готовность Второва изгнать правление в полном составе под угрозой собственного увольнения Забелина, как и остальных, оглушила.

И когда сразу после правления перехватил его Керзон с предложением консолидироваться перед советом директоров, за чем едва скрывалась очевидная попытка смещения Второва, Забелин насупился:

— Я в эти игры не играю.

— Игры нам Папа навязывает. Или без суеты сдадим банк, который завтра же молодые сопляки выдвиженцы и взорвут? Разве для того столь лет бок о бок отстраивались? Неужто не понимаешь, что поодиночке он нас разорвет?

— Все так, Палыч. Но — без меня.

— Твое слово для совета важно.

— Без меня, извини.

Была за всем этим одна вещь, через которую не мог он переступить и которую сам определял как «первичность права». Таким правом обладал когда-то любимый его учитель академик Мельгунов, настойчиво подталкивавший Забелина в заведующие лабораторией, а потом вдруг, накануне назначения, категорически потребовавший его увольнения из института. И хоть причину внезапной этой перемены так и не узнал, и хоть очень хотелось остаться, и влиятельные, уровня Мельгунова, люди уговаривали, против воли учителя не пошел — просто уволился.

Такое же первичное право признавал он и за Второвым, пригласившим семь лет назад присоединиться к модному перестроечному начинанию — создать молодежный банк. Никто тогда, кроме автора идеи, кипящего возбуждением Второва, не верил в прочность нового дела. Потом уж от неуемной его энергии подпитались и остальные. И банк стартовал.

На сегодняшнем правлении Забелин лишь утвердился в созревавшем опасении — перерождающийся Второв становится для банка из созидательной столь же мощной разрушительной силой. И все-таки за ним было первичное право человека, пригласившего в дело. И альтернатива, по понятиям Забелина, сузилась теперь до размера беговой дорожки — либо продолжать бежать за лидером, либо сойти с дистанции. Либо с Второвым, либо без него. Но не против него.

А потому, поняв, что разговор с Керзоном лишь прелюдия к долгим и мучительным переговорам с другими, Забелин решился. Обогнув поджидавшего его с искательным лицом Савина, он прошел в комнатку руководителя аппарата, вытащил из принтера лист бумаги, размашисто написал короткое, без аргументации заявление об увольнении и положил его перед опешившим Чугуновым. После чего миновал гудящий банковский ресторанчик, где стихийно продолжилось заседание свергаемого правления, и отбыл в аэропорт.

— Там люд собрался, — напомнил, выходя, Дерясин. — Народ после сегодняшнего как бы на измене стоит. Готовы за вас хоть до Ла-Манша.