Банкир
Шрифт:
— «Могущественная крепость есть наш бог», — процитировал Палмер. — «Никогда не сдающийся бастион».
Бэркхардт уставился на него:
— Что-о?
— Когда вы последний раз были в церкви? — спросил Палмер. — Так же давно, как и я?
— Прекрати…
— Вспомнил! — радостно воскликнул Палмер. Он мгновение мурлыкал про себя, потом снова процитировал: — «И хотя этот наполненный дьяволами мир будет угрожать уничтожить нас, мы не будем бояться, потому что бог желал, чтобы его правда восторжествовала через нас».
Бэркхардт потушил сигарету резкими
— Ну вот что, — сказал он с омерзением. — Ты не можешь стоять на задних ногах, не можешь высказывать свои взгляды, как человек. Ты трусливо подкрадываешься из-за угла и цитируешь Библию и делаешь жалкие выпады. Черт побери, Вуди, что за бабу сделал твой отец?
Палмер почувствовал, что поднимается. Он вроде бы не хотел вставать. Но как только он оказался на ногах, то услышал свой собственный голос, такой же громкий, как и у Бэркхардта.
— Хотите поговорить честно?
— Хоть раз в твоей жизни.
Палмер наклонился к столу. Приблизил лицо на 30 сантиметров к лицу Бэркхардта.
— Когда вы вообще слышали правду? — спросил он. — Вы слишком заняты тем, чтобы производить впечатление, вы, старый мошенник. Какой из вас банкир? Что, черт побери, вы понимаете в этом деле? Вы один из этих болтливых безмозглых шарлатанов, которыми набита наша страна. Вы только и умеете, что сильно толкаться. И когда вы сталкиваетесь с более или менее умным человеком, вам крышка. Джо Лумис разрезал вас на вонючие кусочки и оставил для приманки, вы, несчастный старый жулик. Я склеил вас, придав вам снова человеческий вид. И все, на что вы способны, — это орать, как сопливый младенец. Если вы посидите спокойно и дадите мне закончить ремонт, хорошо. Но если вы еще хоть один раз позволите себе распустить язык, я оставлю вас на съедение мухам.
Палмер почувствовал, что пол как-то тревожно заходил у него под ногами. Он сел и постарался успокоиться. Тихо загудел интерком. Он не обратил на него внимания.
Через некоторое время, когда оба отдышались, Бэркхардт взял еще одну сигарету из пачки Палмера, медленно подошел к огромному окну из цельного стекла и долго смотрел вниз на Пятую авеню. Потом он обернулся, и Палмер против света не смог разглядеть выражение его лица.
Бэркхардт заговорил приглушенным голосом:
— Что ты собираешься делать со сберегательными банками?
Палмер пожал плечами.
— Дело движется, — нетерпеливо ответил он. — Нет нужды вдаваться в подробности. Мы так напугаем Банковский комитет, что они отложат решение до следующего года.
— Это поможет?
Палмер, прищурившись, поглядел на старика. С контурами человека без всякого выражения или хотя бы жестов говорить было очень трудно. Палмер встал и подошел к окну в надежде, что это заставит Бэркхардта повернуться и свет упадет на его лицо.
— Это сработает. Правда, стоит довольно дорого.
— Сколько? — Слово вырвалось без всякого веса и силы.
— Уже сейчас около семи тысяч. Может быть, будет стоить десять тысяч, прежде чем мы закончим. Не считая карманных расходов Бернса.
— Бернса?
— Какие-нибудь возражения?
Бэркхардт
— Не знаю, — ответил старик.
— Что вы не знаете?
Бэркхардт слабо махнул рукой.
— Ничего.
Теперь Палмер более внимательно рассмотрел его: движения замедленные, губы едва двигаются, глаза тупо смотрят прямо перед. собой.
— Это не похоже на вас, — заметил Палмер.
Нижняя губа Бэркхардта медленно опустилась, как бы выражая: «Вот такие дела».
— О'кей.
— Что о'кей? — настаивал Палмер.
— Ничего. — Бэркхардт отвернулся и сделал шаг по направлению к двери. Потом остановился и медленно, непривычно тяжело повернулся к Палмеру. — Ты делаешь больно, — произнес он, — думаю, что я сам виноват, но, сынок, ты делаешь больно. Какое-то странное чувство зашевелилось внутри Палмера. Он с испугом подумал, что это угрызения совести. Но потом понял: это жалость. Он попытался придать своему лицу более дружелюбное выражение и почувствовал, что мышцы лица слушаются с трудом. — Это еще что! Я свалил Бернса. Стукнул его довольно-таки сильно вчера вечером. Теперь он мой друг до тех пор, пока я этого захочу. А как насчет вас?
Бэркхардт стоял не двигаясь, как бы ожидая какого-то чувства, которое должно было прийти к нему. Наконец он сказал:
— Ты когда-нибудь встречал человека, дружившего со своим могильщиком?
Палмер покачал головой:
— Я хирург, делающий вам пластическую операцию, а не могильщик.
Старик тихо рассмеялся каким-то бесплотным смехом, вроде легкого шуршания.
— Классная операция, Вуди.
Зазвонил личный телефон Палмера. Он подошел к столу и снял трубку.
— Спасибо, Пит. — И повесил трубку. Он посмотрел на Бэркхардта. — Курс акций Джет-Тех упал до 29. Самый низкий за последние двенадцать лет.
Губы Бэркхардта вяло задвигались. Казалось, он не мог решить, как ему реагировать. Наконец он сказал:
— Поздравляю.
— У вас есть их акции, Лэйн?
— Нет.
— Вас не соблазнит купить немного по дешевке?
— Нет.
— Это хорошо. Мы не можем допустить, чтобы они поймали представителя ЮБТК за покупкой акций Джет-Тех.
Бэркхардт кивнул и пошел к двери, как-то тяжело и вяло ступая, как будто за последние тридцать минут он прибавил килограммов пятнадцать. У двери он остановился. — Будут какиенибудь еще инструкции?
— Попытайтесь изменить настроение.
— Недостаточно счастлив, ты считаешь?
— Послушайте, — сказал Палмер, — я вас знаю. Вы никогда никому не передавали полномочий, потому что, кроме себя, никому не доверяете. Только так вы были счастливы. Учитесь же быть счастливым по-другому. Это очень просто.
— Слишком стар переучиваться.
— Не хитрите, Лэйн.
Какой-то момент губы Бэркхардта двигались беззвучно.
— Смешно, насколько я мог ошибиться. Я думал, что знаю тебя вдоль и поперек. Я видел в тебе всего лишь сына своего отца. — Бэркхардт недоуменно сощурил глаза. — Чей ты сын, в конце концов?