Банкир
Шрифт:
— Так червончика нет…
— Ты что, за этим пришел?
— Ну должен же я был за чем-то прийти… Вот, за червончиком.
— Правда нету.
— Ленка… Мне плохо…
— Поищи еще где-нибудь. У тебя ведь знакомых полгорода…
— Ага. Поищу.
— Ну что ты на меня так смотришь? Ведь ты же не любил меня?
— Н-н-нет. Не любил.
— Я же тебе просто так была нужна…
— Ага. Просто так.
— Ну вот. А Володя — любит.
— Понятно. Я пойду.
— Давай. Не обижайся, денег сейчас совсем нет… Прости…А на улице была все та
Потом он засыпал. И видел во сне большую белую гору. Как крепость, которую нужно взять.
Глава 36
Открываю глаза и впервые чувствую то, чего не ощущал так давно: уверенность в завтрашнем дне. Даже как-то стыдно перед согражданами: в стране, понимаешь, бардак, а тут — на тебе: на роскошной двуспальной кроватке в люксе «Лазурного берега», по самой «мертвой поре» лежит, раскинувшись, индивид и счастливо улыбается, довольно бессмысленно глядя в потолок.
Слышу смешок, оглядываюсь.
— Ты похож на только что вылупившегося цыпленка из мультика… Вот только не помню, из какого. Заба-а-а-вный…
— Да?
— Очень! Сон приснился хороший?
— Даже не знаю… Но… Я все вспомнил.
— Все?
— Все.
— Ну и как воспоминания? Семья? Дети? Внуки? Братва? Паханы?
Голос девушки насмешлив, но сквозь веселье проскальзывает что-то… Ну да.
Страх. Страх чего? Нового одиночества?
— Ничего у меня нет.
— Совсем ничего?
— Ничего. Кроме денег.
— Как-то нерадостно это у тебя вышло…
— Просто констатирую факт. Когда человеку… э-э-э… за тридцать и ничего, кроме денег, у него нет… Зато — я духом молод!
— Да и телом не стар, это я тебе без лести. А вообще-то я понимаю…
Можешь удивиться, но девушка так и не испытала никогда ничего серьезнее взаимной симпатии. И не более того. Ну а девство берегут после семнадцати только по двум причинам: или просто не складывается, или ошибка природы. А вообще… Вообще — все мне опостылело… Знаешь, пожить лет пять по общагам да по съемным квартирам, где ты — никто и окружают тебя чужие вещи и чужие стены… И как подумаешь — что и не живешь вовсе, а так, проживаешь, а жизнь где-то мимо тебя течет, где-то за другими окнами… Нет, я понимаю, что в каждой избушке — свои погремушки и за лаковым фасадом люди существуют и без тепла, и без заботы друг о друге годами… Но… Мне надоело жить нигде и заниматься ничем…
— Может, домой?
— А где дом? Посмотрела я на ровесниц в Покровске: замуж повыходили, живут — что стонут, деньги мусолят, мужики их пьют, кто — втихую, кто — по-крупному… От такой жизни свихнуться только…
— А у тебя отец не пил?
— У меня не пил… Да сейчас таких, как мой отец, и не осталось, наверное, уже…
— Может быть, есть один?
— Может быть, — серьезно согласилась Лена.
— А замуж выйти?
— Замуж — не напасть, как бы за мужем не пропасть… Нет, ты не думай, что я гундю — просто устала. Да и ты мне понравился… «Ладно скроен, ловко слеплен… Орел-мужчина…»
— И
— И на том — пожалуйста. А вообще — все не так уж и скверно. Бывает хуже.
И много у тебя денег?
— На жизнь хватит.
— Значит, и дело свое есть? — Дело есть.
— Хлопотное?
— Как у всех. Кстати, как твоя фамилия?
— Вот даже как? Молодой человек, то, что между нами произошло, еще не повод для уличного знакомства! Воспитание, понимаешь…
— Тебя держали в строгости?
— Как любимую целочку падишаха.
— Переведи…
— А ты ревнуешь?
— От-час-ти.
— Надо же! Не знаю, каким ты бизнесом занимаешься и как вообще у тебя это получается, если все эмоции пишутся у тебя на лице «шершавым языком плаката»!
Знаешь, на кого ты теперь похож?
— Ну и на кого?
— На ревнивого бультерьера!
— У меня что — такая же «шайба»?
— У тебя такое же тупое недоумение в глазах…
— Добавь еще — в поросячьих…
— Ну вот уж нет. Собак я люблю.
— Даже «ласковых» булек?
— И их тоже. Ведь собака такая, какой хозяин.
— Отец — буржуй, дите — невинно?..
— Вроде того.
— Как сказал один хороший поэт: «Говорю о том не для смеха, я однажды подумал так: да, собака — друг человеку. Одному. А другому — враг».
— А кому ты враг?
По-видимому, лицо мое помрачнело, девушка запнулась:
— Ладно, не будем о грустном.
— А как все-таки твоя фамилия? — не отстаю я.
— Одинцовы мы.
— И чьи будете?
— Сами по себе мы господа…
— И это радует.
— Еще как радует.
— С добрым утром! — дергаю Ленку за рукава халата, она перелетает через меня на койку, размером с футбольное поле, и хохочет…
— Ты чего?
— Ой, не могу-у-у… Офицер… угостите даму папироской?..
— Что?.. Какой папироской?..
— Молчи… ухажер… молчи… — Девчонка опрокинула меня на спину, села сверху, наклонилась, и я заблудился в ее льняных волосах, будто во сне…
…Кемарить не получалось. После прибытия «спортсменов» все бойцы чувствовали беспокойство; надпочечники слали адреналин в кровь нехилыми порциями, и бездействие просто изматывало. После такого «сидения на нуле» наступает сонливость, и тогда очень просто пропустить и нож, и пулю…
— Что надумал. Батя? — тихо спросил здоровый, Сергей Рыбаков, командира. — Ситуация — «четыре сбоку — ваших нет». Яйца мы здесь не высидим, а вот оторвать их нам вполне могут. Какие будут руководящие указания?
Батя смолчал. То, что торчать в «железке» теперь бессмысленно, было понятно и ежу. Если «спортсмены-разрядники» прибыли тоже по душу «героя-любовника»… Как сообщил Назаренко, парень заперся с телкой в коттедже и вторые сутки кувыркался с нею в койке… Кто он все-таки? Барыга из новых? И кому на кой ляд сдался? В любом случае, появление «спецуры» из дюжины розовощеких — подарок не самый сладкий… И «махаться» с ними не хочется, и приказ надо выполнять…