Банкомат
Шрифт:
Надо сказать, Хуан, по жизни весьма спокойный и хладнокровный, создал себе среди сокамерников репутацию бешеного, готового убить любого, не задумываясь о последствиях.
Это, пожалуй, лучшая позиция для одиночки, за которым не стоит группировка, готовая его защищать (а Хуана посадили отдельно от подельников) — но тут очень важно правильно сыграть эту роль. Нельзя перегнуть палку — явного психа, готового кидаться на других вообще без повода, прикончат во сне просто из чувства самосохранения — но и ни в коем случае нельзя быть недостаточно убедительным, ибо нет в тюрьме ничего хуже, чем если о тебе дознаются, что ты претендовал считаться тем, кем не являешься. У Хуана, хотя это была его первая ходка, все получилось, как надо — к нему относились, как к отморозку, но не беспредельщику.
Но и с такой репутацией он не стал спиной к спине с Бульдозером отбиваться от своих сокамерников. Такие истории встречаются только в глупых фильмах, снятых людьми, все свое знание о тюрьмах почерпнувшими из других глупых фильмов. Против целой камеры не отобьется ни отморозок, ни Бульдозер, ни Терминатор. Вместо этого Хуан, не дожидаясь ночи (которая, вероятно, стала бы для Бульдозера последней), во время обеда сам пырнул его заточкой, подтверждая свою репутацию отморозка. Типа как не сумел сдержать праведный гнев. Истекающего кровью Бульдозера отправили в лазарет, а Хуана — в карцер. О происшествии доложили — не могли не доложить — начальнику тюрьмы. А у того ума оказалось явно больше, чем у его возомнившего себя богом вертухая (на что Хуан и рассчитывал), и он сообразил, что перевод Бульдозера во вражескую камеру был не по понятиям и его убийство там могло спровоцировать тюремный бунт. А потому дал своему вертухаю по шапке, и после лазарета Бульдозер вернулся в свою прежнюю, безопасную для него камеру.
Самое главное — Хуан, прежде чем ударить, успел шепнуть Бульдозеру: «Не волнуйся, я тебя спасаю! Притворись, что сильно ранен, и уйдешь на больничку, иначе тебя кончат!» Но, хотя рана оказалась просто царапиной — Хуан знал, как бить, чтобы крови было много, а реальной опасности никакой — помимо карцера за это нападение ему могли намотать и новый срок. Но начальник тюрьмы, получив от Бульдозера заявление, что тот «претензий не имеет», предпочел спустить дело на тормозах. Простая драка между заключенными и не более чем.
Хуан вышел из карцера на две недели позже, чем Бульдозер из лазарета, оставшись при этом чистым перед своими сокамерниками, которые малость попеняли ему за несдержанность, но сказали, что от такого, как он, другого и не ждали. Потом, конечно, были еще сложности с тем, чтобы дружески общаться с Бульдозером; вообще в тюрьме немало мест, где могут встречаться заключенные их разных камер — столовая, спортзал, прогулочный дворик, мастерские, даже (новомодное веяние) учебные классы и студия самодеятельности — но при этом желательно было не попадаться на глаза тем, кого такая дружба бы, мягко говоря, удивила, но Хуану удалось эти проблемы решить, в том числе и благодаря выходу на свободу кое-кого из тех, кто был в курсе истории с заточкой. В общем, в конечном итоге Хуану удалось не только полностью расположить Бульдозера к себе, но и настроить его против бывшего работодателя. У Бульдозера вполне хватило ума понять, что Хуан ради него лишился возможности выйти по УДО и вообще рисковал новым сроком (что на Бульдозера, ради которого за всю его жизнь никто и никогда не шел и на куда меньшие жертвы, произвело неизгладимое впечатление), а вот Альварес палец о палец не ударил, чтобы вытащить его из тюрьмы. Так что Хуану удалось получить от Бульдозера весьма ценные сведения.
В трущобах Тихуаны никого не удивишь плохими парнями, но Альварес считался монстром и полным отморозком даже по здешним меркам. Вырезать всю семью человека, вызвавшего его недовольство, было для него все равно что заказать себе кофе в кафе. И все же даже у этого чудовища было свое слабое место, или, если кому-то угодна такая формулировка, своя человеческая черта — привязанность к его маленькому сыну Пабло. Этот мальчик вообще не должен был появиться на свет. Первым ребенком Альвареса должна была стать девочка, но он хотел сына и, как только узнал пол будущего ребенка, потребовал сделать аборт. Само собой, на 18 неделе беременности аборты запрещены (а в то время они даже и на более ранних сроках еще были запрещены по всей Мексике, кроме столицы), но для Альвареса это, разумеется, не было препятствием. Операция, судя по всему,
Насчет сейфа — это, в общем, практически и не метафора. Заботясь о безопасности Паблито, Альварес старался особо не выпускать его из дома. И врачи, и учителя навещали мальчика на дому. Но было одно исключение — Паблито любил «кататься на лодочке», и поскольку врачи подтверждали, что это полезно для его здоровья, причем как физического, так и психического, которому требуются новые впечатления, отец периодически устраивал ему океанские прогулки на личной яхте. Сам Альварес в этих прогулках не участвовал — когда он самолично выходил на яхте в море, то обыкновенно развлекался там со шлюхами, и ребенок только путался бы у него под ногами. Так что мальчика отвозила в порт и привозила обратно охрана. И вот одним из охранников, которым периодически поручалась эта задача, как раз и был Бульдозер.
Бульдозер должен был выйти через восемь дней после Хуана, а еще через две недели как раз был день рожденья Паблито с неизменной морской прогулкой. По словам Хуана, похитить Паблито было бы легче легкого, ибо все меры безопасности — бронированный «линкольн» с армированными шинами, выдерживающий даже пулеметную очередь, экипаж яхты, вооруженный до зубов — были рассчитаны на угрозу извне, а не на предательство изнутри. Наверное, потому, что всем было очевидно — всякий, кто предаст Альвареса, и уж тем более предаст ТАК, не только сам умрет смертью, потрясающей всякое воображение, но и обречет на ту же участь всех своих близких.
У Бульдозера в целом свете не было никого. И с воображением у него было не очень.
Хуан пообещал ему полмиллиона долларов и взять с собой в Штаты — что, как мы помним, было бульдозеровой мечтой с детства. А еще Бульдозер видел в Хуане друга, какого у него никогда в жизни не было. И он согласился.
— Большинство похитителей сыплются либо при передаче выкупа, либо при освобождении заложников, — мрачно заметила я. — Собственно, поэтому большинство предпочитает их не освобождать.
— Так дела обстояли раньше, — отмахнулся Хуан. — Сейчас не нужно выдумывать никакие хитрые схемы с непомеченными купюрами, выбрасываемыми из окна машины. Достаточно одной транзакции в биткоинах. Знание номера кошелька никак не поможет установить его владельца.
— А мальчик?
— Поиграет пару дней на ноутбуке, объедаясь пирожными. Он даже и не поймет, что случилось. Будет думать, что это такая игра, сюрприз на день рожденья.
— Сколько ему лет?
— Перед тем, как Бульдозер сел, было семь, значит, сейчас исполнится девять.
— В таком возрасте ребенок уже способен понять, запомнить и рассказать о-очень много.
— Не суди по себе, — улыбнулся Хуан. — Не забывай, он в свои девять не сильно умнее шестилетнего.
— Даже и шестилетний может рассказать довольно много.
— В лицо он не увидит никого, кроме Бульдозера. А он сразу же уедет из Тихуаны и заляжет на дно, пока мы делаем визы. Потом мы его вытащим.
— Вообще-то это самое слабое звено плана. Он, как я понимаю, довольно приметный амбал, и при этом не больно-то умен. А если он попалится, и они доберутся до него раньше нас?