Барабан на шею!
Шрифт:
Палваныч удовлетворенно хмыкнул, возобновляя движение.
Дальше Коля шел под аккомпанемент бесконечных прапорщицких наставлений, перемежаемых издевками. Иногда Дубовых выдавал истинные перлы:
– …Воля так и закаляется – методом проб и ошибок. Где бы ты был, если бы не армия? Как говорят в Шотландии, прятался бы под папашиной юбкой до сих пор!..
Однако солдат не внимал изустной мудрости командира. Лавочкин сравнивал свое существование в этом удивительном волшебном мире до встречи с Палванычем и после. Несомненно, без прапорщика жилось значительно веселее и радужнее. В считанные дни парень сделался героем целого королевства, совершил множество
С появлением Дубовых события стали развиваться под девизом «чертовски не везет». Ранение, потеря мощного волшебства, конфликт с бароном Косолаппеном, облом с крестьянской забастовкой, жуткая кормежка Ади, и вот венец карьеры – пропажа знамени. Ошибся с людьми, детьми, собаками, – кругом!
Или такова плата за необычайное везение? И сколько еще расплачиваться? Взреветь бы, как морской лев или другая белуга, от безысходности!
– Эй! – Окрик Палваныча прервал Колины раздумья. – Ты что, заснул, хорек сервелатный?! Поступила команда. Выполняй.
– Простите, товарищ прапорщик, какая команда?
– Ну, Хейердалов сын! «Песню запевай»!!!
«Боров садистский… – мысленно выругался Лавочкин. – Скучно ему стало…» Но парень и сам не прочь был взбодриться. Да, пора выныривать из пучины депрессии. Коля затянул не очень веселый, но в целом оптимистический ретро-хит:
Осенью в дождливый серый деньПроползал по городу тюлень.Шлепал он по серой мостовой,Ластоногий сказочный герой…Явись, морской тюлень,По моему хотению!Возьми меня, тюлень,В свою страну тюленью,Где льды, тунец-зараза,Где не был я ни разу,Возьми меня туда, морской тюлень!Прапорщик остановился и пригнулся, хватая Колю за руку и увлекая вниз:
– Тихо!
Парень щелкнул зубами, закрывая рот.
Впереди росла полоска кустарника, а за ней слышались топот копыт и людские голоса.
Палваныч высунул голову.
По широкой дороге навстречу друг другу двигались различные повозки, всадники и пешеходы. Не толпа, конечно, но внушительный поток.
Как потом узнали странники, они вышли к тракту, соединявшему два немаленьких города. Стояли праздничные ярмарочные деньки, поэтому на дороге было особенно оживленно: люди спешили на ярмарки.
– Все ясно… Воспользуемся старой, проверенной на тебе стратегией поиска, – сказал прапорщик. – Будем объезжать окрестные населенные пункты, пока не нападем на след ворюги. За мной.
Дубовых и Лавочкин продрались сквозь кусты к обочине. Палванычу надоело топать пешком, он высмотрел наиболее подходящую кандидатуру для «автостопа».
Блаженно улыбавшийся средних лет крестьянин в простой, но яркой одежде. Так себе человек, без особых примет. Ни толстый, ни худой. Спокойный, как фараон в саркофаге. Только живой.
Мужичок ехал в телеге, которую толкала серая в яблоках лошадка. Да-да, именно толкала, ведь она была запряжена сзади.
Кобылья морда находилась над повозкой. Крестьянин сидел рядом и правил.
– Гражданин, подкинь нас немного! – попросил прапорщик, когда телега почти подкатила к путникам.
– Подкинуть не смогу, вон ты какой тяжелый на вид-то.
Палваныч и Коля забрались в телегу.
На дне лежал молоток. И все.
Дубовых решил вызвать возницу на разговор:
– Откуда едешь?
– Из столицы, известное дело. За мукой ездил. Жена велела: «Гюнтер, привези мне два мешка мучицы». Вот я и поехал.
– А молоток тут при чем?
– О, это целая история, – протянул Гюнтер. – Во-первых, денег хватило только на мешок. Я поистратился, туда добираючись.
– На девочек? – осклабился Палваныч.
– Если бы! На женщин! – загадочно ответил крестьянин и развил тему. – Две такие красивые и очень внушающие доверие. У них, бедняжек, корабль отплыл, опоздали они. Вот взаймы и попросили на денек-другой. Я на постоялом дворе прождал трое суток, а они так и не вернулись…
– Э, рядовой, – прапорщик пихнул локтем Колю, – а все-таки приятно знать, что ты не самый распоследний лох, правда?
Мужик продолжил:
– …Думаю, не случилось ли с ними плохого? Однако я отвлекся. Приехал на рынок, сторговался. Тащу мешок. Тут добрый человек ко мне подбежал, участливый такой… Говорит: «Мука – это сиюминутный прах, ты, работяга, лучше у меня зерна возьми да засей! С каждого зернышка по колоску – вот тебе и в десять раз больше, чем было». Я, конечно, задумался. Парень я с руками, не без головы тоже. Выгоду чую, словно гончая лису. «Купил бы у тебя зерна, – говорю, – только денег нет». Он отвечает: «Не беда, нешто я не выручу предприимчивого человека! Меняю твою муку на свое зерно! Честно и благородно. Ты мне мешок, я тебе десятую часть рожью». Я прикинул, то же на то же вышло. Выращу урожай – будет мне мешок зерна или больше. Ударили по рукам. Погрузил в телегу куль зерна, домой двинулся. Задремал на ходу (жарко было и скучно). Очнулся. Нету моей ржи. Видно, птицы склевали, пока я спал. Они, пернатые твари, совсем наглые стали, прожористые. Даже куля не оставили.
– О! – многозначительно окнул Коля, задумавшись о науке психиатрии.
– А молоток-то здесь при чем? – нахмурился прапорщик.
– Молоток? А! Молоток… Так я его из дома взял. Вдруг колесо сломается…
Серая в яблоках заржала. Наверное, ей было еще смешнее, чем Палванычу с Лавочкиным.
Крестьянин проявил вежливость:
– Куда сами едете?
– Ищем сына моего. Младшенького. – Дубовых не стал изобретать свежих легенд. – Заплутал он, бедняга. Шляп… Шлюх…
– Шлюпфриг! – подсказал солдат.
– Точно, он! – подтвердил прапорщик.
– Что же ты, добрый человек, так неудачно сынка назвал? Сам путаешься, – сочувственно покачал головой Гюнтер.
– Слово не «Першинг-2»: вылетит, не перехватишь, – изложил свое видение проблемы Палваныч.
– А вон и наша деревенька, Швахвайзехаузен [7] .
Тракт заворачивал вправо, огибая лес, а влево ответвлялась колея сельского необустроенного пути. Она сбегала по пологому склону в низину, где текла маленькая речушка, а на противоположном берегу размещалась скромная группка домов. Десятка полтора. Домики не впечатляли: кривые хлипкие хибары с неухоженными огородами. Воистину, деревенька – швах.
7
Shwach – слабый, Weise – мудрец, hausen – от слова «дом» (указание на то, что это деревня).