Баратто. Читатели книг вечно витают в облаках

Челати Джанни

— А ты напиши ему письмо, — советует Кристина. — В конце концов каждый волен выбирать, как ему жить. Он выбрал молчание, а у тебя своя дорога.

— Ты права, — решает Марта. — На будущей неделе подам заявление, куплю два больших чемодана — и привет! Значит, так судьбе угодно.

К вечеру чета пенсионеров с первого этажа — старик, ухаживающий за азалией, и его супруга — возвращается домой ужинать. Они идут по улице меж фонарей, зажигающихся на фоне розоватого неба. И под одним видят Баратто: он задрал голову и внимательно рассматривает горящий фонарь.

Соседи

приветствуют его, а он, не отвечая, с отсутствующим видом бредет за ними до подъезда, поднимается по ступенькам. Пенсионер огорченно замечает, что кто-то опять садился отдохнуть на его азалию.

— Кто бы это мог быть, как вы думаете? — спрашивает он у Баратто.

Жена пенсионера тем временем отпирает дверь квартиры, входит и включает свет. Баратто следует за ней. Пенсионеры обескураженно глядят, как он молча направляется в их гостиную, останавливается посредине и, покачиваясь, озирается. Справившись с замешательством, они улыбаются, как радушные хозяева.

— Добро пожаловать, садитесь вот сюда, в кресло.

Баратто усаживается и с этого дня на семь месяцев остается у пенсионеров — смотрит вместе с ними телевизор, слушает их разговоры и покидает кресло в их гостиной лишь по утрам, отправляясь в школу, после полудня, когда бегает по дамбе, и вечером, чтобы подняться к себе и убрать посуду со стола, который жена накрывает каждый день.

Баратто всегда считался опытным преподавателем физкультуры, в прошлом даже вел курсы для начинающих учителей. Теперь же во время своих уроков он позволяет ученикам играть в баскетбол, а сам с отрешенным видом слушает стук мяча по линолеуму, топот ног, крики ребят. Или, замирая на месте, следит за перемещением тени в спортивном зале. Время от времени свистит в свисток, впрочем, ученики не обращают на это ни малейшего внимания.

На переменах он, как и его коллеги, заходит в учительскую, где посередине стоит стол, а вдоль стен — стеллажи и шкафы. Здесь все читают газеты, проверяют тетради, заполняют классные журналы, делятся новостями. Баратто тоже пробегает глазами газетные заголовки, но вскоре засыпает, опустив голову на скрещенные руки.

После уроков преподаватели расходятся по домам и в школе остаются только уборщики, директор и молодая секретарша, которым не терпится уйти. По коридору за директором бежит лысый сторож.

— Господин директор, мы не можем запереть, Баратто куда-то запропастился.

Подходит уборщик и подтверждает это сообщение.

— То есть как?! — озадачен директор. — Куда запропастился?

— Понимаете, — смущенно объясняет уборщик, — он тут спит.

— После уроков, — уточняет сторож, — его обязательно надо разбудить. Обычно он засыпает в учительской, а вчера мы его нашли в спортивном зале. Мотоцикл стоит на улице, значит, он где-то здесь, но где — мы не знаем.

— Так найдите его! — срывается на крик директор.

Сторож и уборщик беспомощно разводят руками, но тут раздается радостный возглас секретарши:

— Нашелся! Нашелся!

Чуланчик, куда складывают ведра, метлы и тряпки, узкий и длинный; стены облицованы

белым кафелем. На полке старый сломанный радиоприемник, а под ним на раскладушке (непонятно, как она здесь очутилась) спит Баратто. Завидев его, сторож замечает, что лучшего места для отдыха во всем здании не найти, а уборщик добавляет, что при этакой скуке всякого клонит в сон. Директор, раздвигая их плечом, входит в чулан и застывает на пороге.

— Да он же голый!

Сторож и уборщик понимающе улыбаются; а секретарша спешит уточнить:

— Ну почему, он в трусах!

Директор, секунду поразмыслив, заявляет:

— Как бы там ни было, я немедленно отстраняю его от работы. В школе подобное поведение недопустимо. Синьорина, пойдемте в мой кабинет, я сию же минуту продиктую вам письмо в инспекторат.

Сторож и уборщик, пересмеиваясь, начинают будить блаженно спящего Баратто, а секретарша торопливо семенит за шефом, на ходу умоляя не увольнять беднягу.

— Не губите его, господин директор! Ведь он, в общем-то, ничего плохого не сделал.

Директор, пропустив эти просьбы мимо ушей, срочно диктует ей письмо. Но внезапно умолкает на полуслове, задумчиво разглядывая нож для бумаги, поблескивающий в лучах яркого солнца.

— Сперва перестал разговаривать, — вслух рассуждает он, — потом посеял классный журнал — и все ему сходило с рук. А теперь устроил себе спальню в школе. Ну разве это нормально?!

Секретарша возражает, что Баратто вполне нормальный человек, и даже очень милый, добрый, а что не разговаривает — так это же не порок.

После долгого раздумья директор восклицает:

— Черт возьми, не знаю, что и придумать!

Не говоря больше ни слова, он забирает свою папку и уходит, а секретарша спрашивает себя, уж не спятил ли, чего доброго, шеф. На школьном дворе директор останавливается, смотрит на стаю сорок, вспорхнувшую с дерева, и рассуждает про себя: этот человек ни с кем не считается, ему все равно, что о нем подумают люди, может, на него снизошла благодать?

Пожилые соседи, у которых поселился Баратто, до недавнего времени имели обыкновение с утра до вечера смотреть телевизор. Но теперь, когда нет увлекательных передач, они принимаются рассказывать Баратто о своей жизни. Мало-помалу они теряют к телевизору всякий интерес и все время проводят в разговорах.

Поведав ему всю свою биографию, они начинают сызнова, и так до бесконечности. Баратто молча слушает, пока глаза у него не закрываются и он не засыпает прямо в кресле.

Ближе к вечеру он поднимается в свою квартиру — проверить, все ли на месте. Жена его, следуя карточному предсказанию, уехала к брату во Францию, и Баратто теперь не надо каждый день убирать со стола. Баратто приводит в порядок кухню, смачивает водой края раковины от муравьев, заползающих через окно, кладет в ванной новую ароматическую таблетку, а в случае надобности засовывает грязное белье в стиральную машину. Потом возвращается вниз, усаживается в свое кресло и продолжает слушать пенсионеров, которые по очереди рассказывают ему о своей жизни.