Барбарелла, или Флорентийская история
Шрифт:
Поэтому Элоиза не возражала, когда Себастьен привёл её в ту самую свою приёмную.
— Не хотите ли чего? Пить, есть?
— Выпить много воды. Снять платье. И засунуть ноги под душ, — она сложила на пустой пока стол фижмы, а на них сверху всё то, что лежало внутри.
И сбросить наконец-то туфли! Ощутить стопами мягкий ковёр и пошевелить пальцами.
Проверила — телефон заработал. Пока Себастьен ходил куда-то вниз, просмотрела сообщения — ничего особенного. Интересно, получилось ли у Лодовико сделать хоть одну фотографию? Кажется,
Она не знала, что заставило её запустить камеру и сделать селфи — пока не разделась и не разобрала причёску. Лучше бы с палки, но палки нет.
— Давайте, я сниму, — Себастьен поставил на стол рядом с кучей вещей поднос с графином, бутылкой, бокалами и чем-то ещё.
Он сначала сделал пару кадров на её телефон, потом нашёл в своём рюкзаке камеру с палкой и снял сколько-то совместных селфи.
— Благодарю, — кивнула она. — Будет, что послать тётушке. Она всегда очень хочет получить фото своих платьев.
— Теперь вас можно разоблачать?
— Да. Очень бы хотелось.
— Сначала ответьте на один неприличный вопрос.
— Да хоть на десять. Спрашивайте.
— История гласит, что люди не сдерживали своих желаний и влечений в давние времена так же, как и сейчас. Некоторые дамы и господа Донати прямо практически подтверждали этот тезис большую часть ночи. Но я не понимаю, как вот в этом, — он кивнул на её платье, — вообще можно развратничать? Это невозможно быстро снять и быстро надеть обратно! А если в вашем распоряжении совсем немного времени? — он обошёл вокруг неё, потрогал с разных сторон лиф платья и заглянул под верхнюю юбку.
— Если времени немного, то никто и не раздевался. У брюк кавалера спереди клапан на пуговицах, может быть, вы обратили внимание, на господине Джиакомо всё было по правилам. А даме следовало просто поднять юбки, — рассмеялась она. — Вы поймали какие-то флюиды от семейства Донати?
— От тех самых некоторых его представителей, — кивнул, смеясь, он. — И если поднять даме юбку — то что будет?
— Сначала другая юбка и третья, потом сорочка, — она чертовски устала, но не смеяться невозможно.
Он сел на диван, притянул её на колени и принялся исследовать пресловутые юбки.
— Кажется, понял, — он тоже смеялся, рука добралась до бедра под сорочкой и всего остального.
Да, и целоваться. До окончательного умопомрачения.
— Вот, вы раскрыли тайну, — а глаза можно уже не открывать.
— Но позвольте, а если я хочу видеть и ощущать даму всю, полностью? — его губы прошлись по груди там, где соски чудом не выглядывали из корсета и кружевных оборок.
— Значит, вам придётся освоить профессию камеристки, — да-да, его тоже следует раздеть, что хорошо для бальной залы, то совершенно излишне наедине.
— Тогда рассказывайте, как это с вас снимать, я не вижу ни одной застёжки, только булавки какие-то торчат!
— Начните с них, их должно быть шесть. Да, именно такие. Складывайте
Платье было расшнуровано и снято, и разложено на кресле, туда же отправились обе нижних юбки — чёрная и белая.
— Платье сняли, но как будто и не раздевали, — констатировал со смехом Себастьен.
— А вы как хотели? Для такого силуэта нужен каркас, — пожала она плечами.
— Танцевать-то в этом как, скажите? Это же тяжело и неудобно!
— Зато соответствует эпохе. Вы могли видеть — именно в этом как раз и танцевали. И сами танцы всегда придуманы с учётом одежды, которую носили. Вольту лучше всего танцевать в платье, как у госпожи Барбареллы — с тяжёлыми мягкими юбками. Моё платье заточено под нотированные танцы с руками — как та сарабанда. А в пышных кринолинах, как у Кьяры и половины дам в зале — вальсы и польки.
А потом она помогла ему снять фрак, жилетку и бабочку. С туфлями и брюками он справился сам. Разлил вино.
— Пить за успех предприятия пока рано, пусть вернутся сначала. Но за нас-то можно!
— За нас можно, — вернувшись нему на колени, она опять прикрыла глаза.
Себастьен рассмотрел со всех сторон её корсет, она сняла запонки манжет его сорочки. Потом он всё же дёрнул за верёвочку, а верёвочки в корсетах у тётушки Женевьев специальные, они хорошо держат нагрузку и хорошо скользят. Корсет сняли, мокрую сорочку сняли, развязали ленты у чулок, а сами чулки просто свалились на пол.
Пока Себастьен расставался со своей сорочкой и чем там у него ещё оставалось, Элоиза зажмурилась и сделала то, что всегда делала раньше после избавления от жёсткого утягивающего корсета: стала чесать придавленные бока. Она и так выглядит весьма помятой, со следами от сорочки и шнуровки, так что хуже уже не будет.
— Что это вы делаете, сердце моё?
— А вы не поняли? После бала дамы чешутся!
— Это ритуал?
— Это необходимость, — буркнула она и обняла его. — А чтобы не смотреть на помятые бока, корсет не снимали. Или снимали, но уже в темноте.
— Мы сейчас отнесём ваши помятые бока под душ, и они разгладятся.
Позже они лежали на простынях, переплетя ноги и лениво блуждая друг по другу ладонями. Даже спать хотелось не так сильно, как под конец на вилле Донати.
— Скажите, сердце моё, точнее, похвастайтесь: много ли вам за ночь поступало неприличных предложений? — вдруг спросил он.
— Ну… два, наверное, — рассмеялась она. — Но не в определённой форме, на которую пришлось бы отвечать определённым отказом, а завуалированно. Например, у господина Пьетро вольта является таким вот недвусмысленным предложением. Только он не подумал, что со мной придётся именно что танцевать, — вспоминать это до сих пор было смешно. — А вам есть, чем похвастаться?