Барби. Часть 1
Шрифт:
Ни один походный лагерь или форт, будь он на юге, на берегу Сиамского залива, или на севере, в вечных болотах Чианграя, не был защищен. Ни один саксонец, будь он закованным в броню рутьером или жалким денщиком, не ощущал себя в безопасности. Несмотря на костры, которые денно и нощно жгли по периметру, охранные заклинания и дежуривших по сменам у своих орудий пушкарей, готовых окатить всякого лазутчика или врага каменной картечью, демоны из джунглей частенько проникали внутрь, забираясь в волчьи шкуры, и зачастую устраивали спящим пикинерам и мушкетерам такую резню, что к утру от одной роты могло остаться два десятка душ. Пылали подожженные лазутчиками склады фуража и провианта, взлетали на воздух пороховые
Владыка Белиал, узнав о затягивающейся компании по землям, которые он надеялся без особого труда присоединить к своим владениям, впал в великую ярость, превратив Хельмута Карла Бернхарда, графа фон Мольтке, заслуженного военачальника, в огромную бородавку, а курфюрста Рюдигера Саксонского наградив гроздью растущих посреди лба носов. Тысячи демонов ежедневно обрушивали на злосчастный Сиам пороховые бомбы и бочки с адским огнем, выжигали все живое ядовитыми газами, перетрясали недра вместе со всеми крысиными норами жестокими судорогами земной коры. Тщетно.
Чертовы сиамцы, сами хилые как зайцы, умудрялись протащить свои кожаные пушчонки на немыслимые расстояния по одним им ведомым тропам, расстрелять межевой форт едва ли не в упор — и растворится на рассвете бесследно, так что поисковые и рейдерские партии, рыскающие на следующий день, в лучшем случае не находили ничего, в худшем сами попадали в засаду.
Могучие саксонские мортиры, внутри которых ревели от испепеляющей ярости заточенные демоны, способны были сокрушить любую крепость, смять огрызающиеся огнем бастионы, перекопать кронверки и равелины в однородную кашу. Но вынужденные слепо палить по джунглям, они не только не причиняли особой пользы, но и зверели еще больше, отчего часто пожирали собственную обслугу. Могущественные демонологи, собранные по всей Германии, вызывали себе в помощь дьявольских тварей, заставляя их прочесывать джунгли, но на каждую дьявольскую тварь Сиам выставлял полсотни мелких, куда более юрких, но не менее злобных. Какой-нибудь демон мелкого чина мог до обеда выкорчевать морген[9] джунглей, но и сам погибал, изнуренный в бою тысячами его мелких сородичей, осаждающих его точно пираньи.
Не помогали ни ухищрения штабных офицеров, ни отработанные сотнями лет европейских войн приемы. Тяжелые штурмовые големы, каждый по двести центнеров[10] весом, сокрушавшие в свое время улицы Праги и Парижа, утопали в грязи, стоило им только углубиться в джунгли, грозные боевые аутовагены, сами похожие на миниатюрные крепости, ощетинившиеся во все стороны стволами крупнокалиберных гаковниц, теряли всю свою дьявольскую мощь, оказавшись зажатыми на узких дорогах и тонких деревянных мостах. Пехотные терции, способные идти по колено в огне, рассыпались и теряли строй, вынужденные двигаться по болотам и пашням.
«Страшно, когда горишь в аутовагене, — заметил седой ефрейтор, потягивая дармовое пиво, — Страшно, когда угодишь в засаду — даже несмотря на кирасу дырок навертеть могут до черта. Но всего страшнее тамошние демоны. В жизни не видел более кровожадных тварей. Наши-то что, убьют и убьют, коли есть за что. Ну может шкуру наизнанку вывернут, если не в духе, или там руки-ноги поотрывают. Таких, чтоб мучить ради удовольствия, почти нет. А тамошние…Ай, черт, что тут говорить! Сиам, мать его!»
Седой ефрейтор сплюнул, поблагодарил за пиво и забрался на козлы. Его экипаж, влекомый старыми меринами, поскрипывая колесами, двинулся прочь от Кверфурта. В кузове стояли десятки взгроможденных друга на друга одинаковых сундуков. Казенных, похожих что солдаты в строю, из дешевого елового леса, с военным клеймом на боку. Иные стояли спокойно, недвижимые и молчащие, другие немного покачивались, и будто бы не от неровного хода, а сами по себе. Некоторые… Барбароссе
— Война, затеянная дерзко и смело, очень быстро начала выходить из-под контроля, — вельзер потер друг о друга сухие ладони, будто те озябли, — Кампания «Гастингс» началась чертовски удачно, но привела к тому, что три эскадрона наилучших баварских драгунов утонули в болоте вместе со всей своей артиллерией, так что ее не называли иначе чем «Липкая смерть». Кампания «Боло» на первых порах тоже складывалась удачно, но очень скоро обернулась парой потерянных крепостей и великим множеством сожженных прямо в воздухе демонов. Что там, даже кампания «Блуждающая душа», в которой Белиал приказал задействовать восемь адских легионов, в конце концов обернулась поражением…
Гебхард прожил еще два года или около того, вспомнила Барбаросса. Может, ему было легче от того, что мечта его в некотором смысле все-таки свершилась — кто-то из сердобольных приятелей приспособил к сундуку, в котором помещались его мощи, пару небольших колес да ручку, отчего тот превратился в миниатюрную карету. Может, не такую, о какой он мечтал, не графскую, но способную вполне сносно раскатывать по Кверфурту. Погиб он, к слову, от глупости — по весне, когда начали жечь граб и ясень, кто-то из пьяных товарищей поставил его импровизированную карету слишком близко к угольной яме, а та возьми и покатись вниз. Вытаскивать беднягу не стали — едкий дым не дал бы забраться туда даже с мешком на голове — но пару дней усердно поминали.
Гебхард-Шварцграф, конечно, был не единственным вернувшимся из Сиама. Следом за ним вернулись еще четырнадцать, но ни один из них не заработал богатств, ни один не покрыл себя славой. В Сиаме сложно оказалось сыскать то и другое. Бардольф вернулся без обеих рук — служил в обслуге орудия, да замешкался с банником, демоны откусили ему обе по самый локоть. Вилфрит вернулся при руках, но вынужден был до конца дней носить глухую робу, которую не снимал даже в трактире — под воздействием той дряни, которой демоны Белиала опрыскивали джунгли, с него стекла вся кожа. Из всех четырнадцати только один Кристоф вернулся целехоньким, ни кусочка своего не оставив сиамским демонам — да и понятно, в обозе служил, какие там раны, там разве что кашей обваришься…
Спустя еще пару лет Сиамская кампания, выпившая до черта крови из саксонских вен и сожравшая до черта саксонского мяса, закончилась. Закончилась полным триумфом германского оружия и архивладыки Белиала, но судя по тому, с какой скоростью и в каком беспорядке возвращались обратно потрепанные части, победа имела столь странный привкус, что даже через старый оккулус отчетливо ощущался запах горелого дерьма. Больше не было реющих знамен и печатающих шаг терций, ощетинившихся пиками и мушкетами, были изможденные едва шагающие люди, доспехи на которых рассыпались от ржавчины.
— Это продолжалось до восемьдесят пятого года, — вельзер сделал вид, что зевнул, даже помахал пальцами возле того места, где полагалось находиться рту, — Белиал и Гаап выпускали друг другу потроха, а вместе с ними тем же занимались их адские вассалы, мелкие демоны, и смертные души. За эти десять лет в чертовых болотах утопили столько золота и костей, что можно было замостить их всплошную. Тысячи демонических тварей загрызли друг друга насмерть, миллионы смертных душ отправились, воя от боли, в Геенну Огненную — и ради чего?.. В какой-то момент Белиал и Гаап сообразили, что пока они терзают друг друга, воюя за чертовы болота и джунгли, их собратья, Белет и Столас, тем временем крепнут, пробуя свои зубы в Европе. Так что они сочли за лучшее заключить мир.