Барби. Часть 1
Шрифт:
Бригелла называла его Цинтанаккар.
Осколок шевельнулся, стоило лишь ему услышать свое имя. Зловеще дернулся, точно ему не сиделось на своем месте. Очень маленький, совсем крошечный осколок…
Скрипя зубами, Барбаросса поднялась на ноги. Ее шатало, словно она опрокинула в себя кувшин крепкого вина, голова дьявольски звенела, а грязные стены покачивались в такт ее шагам, но все-таки она была жива. В Броккенбурге есть твари, которых если не убьешь сразу, они обязательно извернутся, чтобы укусить тебя в ответ. Она хорошо знала таких тварей — она и сама принадлежала к их числу.
—
Мешок с гомункулом остался на прежнем месте, но Барбаросса даже не взглянула в его сторону. Нагнулась над грудой оружия, возвращая его на привычные места. Струну от арфы — на запястье, нож — за голенище башмака. Карманы дублета были вспороты, так что «Кокетку» и «Скромницу» пришлось, поспешно чмокнув, сунуть за ремень. Не очень удобно, но надежно, ей не привыкать.
— Эй, ведьма! Спешу напомнить — мы с тобой заключили договор! — гомункул повысил голос, — Ты ведь не собираешься его нарушить?
— Ты верно заметил, я ведьма, — холодно произнесла Барбаросса, отряхивая бриджи и шоссы от пыли, — Я признаю только те договоры, что скреплены моей кровью.
Залитая кровью рубаха выглядела препаскуднейшим образом — кровь Бригеллы уже начала сворачиваться, выцветая на глазах, делаясь из рубиновой розовато-ржавой. Лишившийся пуговиц дублет висел на ней точно на пугале. Она должна сейчас выглядеть как куница, залезшая в курятник, которая обнаружила там вместо добычи стаю затаившихся собак. Но, пожалуй, сойдет. Этот город видел сестрицу Барби и в куда худшем виде.
— Не вздумай бросить меня здесь, чертово отродье! Если ты думаешь, что без моей помощи у тебя есть хотя бы тень шанса, ты еще глупее, чем я сперва решил! Цинтанаккар сожрет тебя живьем!
Странное дело — несмотря на то, что к мешку не прикасалась ничья рука кроме ее собственной, он показался ей куда тяжелее, чем раньше. Словно кроме стеклянной банки с плавающим там разумным комком плоти в этом мешке оказались сложены все ее, сестрицы Барби, хлопоты и тревоги. Он сделался таким тяжелым, что ей не без труда удалось взгромоздить его за спину. Если этот груз не облегчить, безрадостно подумала она, вскорости он, чего доброго, сломает ей хребет…
— Не беспокойся, маленькая сопля, я не собираюсь отлынивать от договора. Просто сперва… Сперва я хочу убедится, что не прогадаю со сделкой.
— Мне нужна кислота.
Господин Лебендигерштейн настороженно зыркнул на нее из-под густых бровей. Плотный, как и все бакалейщики, он сам выглядел как набитый мешок с мукой, но по своей лавке передвигался удивительно ловко, а тяжелые руки, способные раздавить в объятьях пивной бочонок, легко вытаскивали из сундуков все, что требовалось, будь то сверток с рисом, кадка с мукой или крохотная хрупкая склянка.
— Вы сказали, кислота, госпожа ведьма?
Барбаросса нетерпеливо кивнула.
— Немного, малый шоппен. Аква фортис, сильная вода[1]. Но сойдет и царская водка[2].
Господин Лебендигерштейн нахмурился. Он не любил иметь дела с ведьмами
Господин Лебендигерштейн был достаточно мудр, чтобы не отказывать своим покупательницам, здраво рассудив, что раз уж его бакалейная лавка волей Ада оказалась ближайшей к Малому Замку, в котором квартируют «батальерки», пытаться изгнать их не проще, чем изгнать мух со скотобойни. Оттого, не считая хмурых взглядом из-под бровей, вел он себя вполне учтиво и даже открыл в своей лавке изрядный кредит для «Сучьей Баталии». В обмен на это Вера Вариола закрывала глаза на амулеты, которыми он приторговывал из-под полы. Тем более, что амулеты эти были обыкновенно самого дрянного и никчемного свойства.
— Кислоты в прейскуранте не держим, — проворчал господин Лебендигерштейн, хмурясь еще более обычного. Из всех ведьм «Сучьей Баталии» сильнее всего он недолюбливал Барбароссу и всякий раз мрачнел, увидев ее на пороге, — У меня тут бакалейная лавка, а не алхимическая фабрика, извольте заметить…
— Значит, уксуса, — Барбаросса хлопнула по столу ладонью, — Половину шоппена, самого крепкого.
Лавочник как будто немного смягчился.
— Уксус имеется. Вам дистиллированного белого грюнбахского? Или яблочного, очищенного?
— Плевать, — резко отозвалась Барбаросса, — Чтоб проедал дюймовую доску насквозь.
— Извольте.
Господин Лебендигерштейн с удивительной для его отекшей фигуры грацией распахнул сундучок, не снабженный никакими надписями, и водрузил на прилавок склянку с прозрачной, немного отдающей желтизной, жидкостью.
— Три гроша с вас, значит, или шесть крейцеров, это уж как угодно.
Барбаросса взвесила склянку в руке. Жидкость внутри не выглядела особо внушительно, но надпись vinaigre на этикетке в сочетании с алхимическим крестом, снабженным четырьмя точками, позволяла надеяться, что внутри не трижды разбавленная виноградная водица. Да и остерегся бы этот барышник обманывать ведьму. Сойдет.
— Три гроша, госпожа ведьма, — брови господина Лебендигерштейна опасно сдвинулись, когда Барбаросса, взяв склянку, отсалютовала ему на прощание, направляясь к выходу, — Я попросил бы вас…
— Считай, дешево отделался, — буркнула Барбаросса на ходу, — Или мне поведать городскому магистрату о тех славных жабьих гробиках, что ты продал на прошлой неделе? Сколько ты успел сбыть? Полдюжины?
Господин Лебендигерштейн стиснул кулаки, каждый из которых мог своим размером сойти за мускусную дыню. Видно, уже жалел, что так опрометчиво выложил свой товар прежде чем покупательница отсчитает монеты. Некоторых тугодумов даже жизнь в Броккенбурге ничему не учит…