Барби. Часть 1

Соловьев Константин Анатольевич

Не маг, быстро определила она. Несколько перстней на пальцах, но самого простого свойства, обычные побрякушки. Цепочка на шее — амулет, но, судя по легкому магическому фону, от которого у нее едва-едва зудели мочки ушей, что-то примитивное, слабое. Оберег от сифилиса или какой-нибудь смарагд со щепоткой чар, позволяющих его херу не опадать через полминуты. Кинжал на поясе, на который, неуверенно дрогнув, легла его рука — никчемная игрушка, стоившая не больше талера.

Господин пытался что-то негодующе квакнуть, но не успел, потому что «Кокетка» звучно поцеловала его в скулу. Не до хруста, но достаточно чувствительно, чтоб он покачнулся на враз одеревеневших ногах. Второй удар размозжил в стеклянную

пыль его пенсне, испачкав переносицу кровью. Нос лопнул будто бы сам собой, заливая бархатный жюстокор.

Господин пытался сопротивляться, но руки у него были вялые и немощные, единственное, на что они годились — цепляться за дублет Барбароссы. В три удара она вколотила его в стену, четвертым обрушила вниз. Дама, с которой он прогуливался, испуганно завизжала и бросилась прочь. Жаль, подумала Барбаросса, ощущая, как стихает горячая пульсация в стиснутых кастетом пальцах. Лучше бы она попыталась поцарапать ее или ударить кулачком — с превеликим удовольствием она бы размолотила и ее.

— Кош… Кош…

— Чего?

Этот идиот шарил по поясу, пытаясь что-то нащупать.

— Кошель. Берите. Я не…

Барбаросса зарычала.

— Нахер мне твой кошель? Часы!

Пальцы господина проворно поползли к жилетному карману, повозились с ним и вытащили наружу брегет на цепочке. Хорошенький, полированный, ясной начищенной меди. Демон внутри метался так, что стрелки ощутимо дрожали, должно быть, ему передался испуг хозяина. Ощутив его, Барбаросса презрительно ощерилась. Крошечное существо, просто маленький комок меоноплазмы, подчиненный выгравированным на меди сигилам. Не демон — мелкая шваль, которая считается за насекомых в адских чертогах. Но сейчас ей нужна была не его сила, а его умения.

Большая стрелка подбиралась к четверке, малая дрожала между десятью и одиннадцатью. Черт. Котейшество научила ее разбирать время по часам, но для этого требовалось сосредоточиться. Четыре… Без малого четыре часа дня. То-то скрытое густой дымкой солнце над броккенбургскими крышами, ощутимо потяжелело. Еще не клонилось к закату, но явственно обозначило свой дальнейший, не очень-то длинный, путь.

Времени осталось не так и много. Уже через два часа сумерки сделаются густыми, как вуаль, через три на улицах станет темно. Броккенбург не замрет, конечно, эта чертова тварь, угнездившаяся на вершине горы, никогда не спит. Но ее шансы раздобыть гомункула, и без того, призрачные, окончательно растают.

Демон внутри брегета задрожал, пытаясь скрыться в дальнем углу. Будучи лишь жалким существом, спрятавшимся в медном панцире, он обладал врожденным навыком, без которого не обходится ни одна тварь в адских чертогах, навыком распознавать более сильного хищника. И он определенно ощущал в ней опасность.

Барбаросса уставилась на брегет, лежащий у нее на ладони. Крохотная никчемная игрушка, но забавная и изящная. Она и сама когда-то хотела завести такую, да пожалела денег — с тех пор, как она оставила разбойничий кистень, облачившись в тесную шкуру «батальерки», такие штуки сделались для нее роскошью. Даже если бы она нашла пару талеров на такую штуку, Шустра в тот же день донесла бы на нее Гасте, а та, жадная до блестящих вещиц как сорока, не преминула бы ее отнять.

Барбаросса задумчиво провела пальцем по полированной меди. Ощутив ее прикосновение, крохотный демон беззвучно взвизгнул. По меркам Броккенбурга ведьма третьего круга представляет собой не большую опасность, чем кусок угля, но для него, беспомощного и бесправного существа, обреченного до скончания веков двигать стрелки, она должна была выглядеть сильнейшим из демонов.

Демон внутри часов распластался, расставив полупрозрачные, не видимые человеческим глазом, щупальца из меоноплазмы. Поза покорности, воплощенная мольба о снисхождении. Как это

похоже на адских отродий, подумала Барбаросса. Слабый заискивает перед сильным и ищет его покровительства. Сильный пожирает слабого. Иногда даже не потому, что голоден, а чтобы напомнить себе и окружающим, таким же голодным жестоким тварям, что он не бессилен. Что его когти все еще на месте, а дыхание, как и прежде, превращает в пепел.

Иногда они уничтожают кого-то не потому, что это нужно, а потому, что таковы правила жизни.

Барбаросса ласково провела пальцем по полированной меди.

— Не бойся, малыш, — негромко сказала она, — Сестрица Барби позаботится о тебе.

Медь — мягкий металл. Врезавшись в стену, брегет лопнул, точно яйцо, высыпав свои потроха — горстку стеклянной трухи и осколки циферблата. Золоченые стрелки выпали мягко и беззвучно, точно шпаги из ослабевших рук мертвых дуэлянтов. Барбаросса заглянула в лопнувший корпус. Там, внутри, умирал крошечный демон. Распластавшееся существо с едва дрожащими лапками, зыбкое, точно сотканное из утреннего тумана. Лишенное разума, примитивно устроенное, в этот миг оно казалось трогательно человекоподобным.

Иногда мы убиваем просто потому, что так надо, подумала Барбаросса, правда, Панди?

Склонившись над корчащимся на земле господином, она запихнула сломанные часы в его широко раззявленный рот. И, не удержавшись, ласково потрепала его по щеке.

Короткий выплеск гнева помог ей. В ушах все еще гудело, но пламя Ада, на котором еще недавно, шкворча, горела ее душа, отодвинулось на пару клафтеров, вернув ей способность ясно соображать.

Гомункул. Котейшество. Неприятности. Несложная формула из трех составляющих, в которой может разобраться даже такая тупица, как сестрица Барби. Она уже испробовала все доступные пути — и ни один из них не привел ее к успеху. Все ниточки оборвались, все тропки утонули в болоте. В этом городе может быть до черта гомункулов, но они, точно изысканные плоды, свисающие с высокого дерева, находятся на дюйм выше, чем она может дотянуться рукой.

Черт, черт, черт…

Сейчас она как никогда остро ощущала отсутствие Котейшества. Отчего-то ей казалось, будь Котти сейчас рядом, пусть даже в виде молчаливой тени, маячущей за плечом, нужный путь отыскался бы мгновенно, будто бы сам собой. Бесполезная в схватке, противящаяся любому риску, благоразумная до изжоги, Котешейство обладала редким в Броккенбурге талантом распознавать верный путь в любой ситуации, спасая их обеих от лишних опасностей и хлопот. И вот теперь…

Может, поэтому я и держалась за нее так упорно, подумала Барбаросса, ощущая, как медленно остывают сведенные от адского жара кулаки. В нашей связке я всегда была брандером, большой тяжелой посудиной, напичканной чертовым количеством пороха, способной полыхнуть, уничтожив любую преграду, живым снарядом, который тащат на буксире, а Котти — стремительным полакром, двигающимся на невесомых крыльях своих парусов наперекор всем существующим ветрам. Лишившись ее, не владея ни навигацией, ни возможностью сменить курс, я попросту дрейфую, точно охваченное пламенем корыто, начиненное взрывчаткой, рискуя уничтожить и себя и то, с чем столкнусь…

Барбаросса вздохнула, оправляя на себе дублет.

Есть еще одно местечко, которое она малодушно откладывала на потом. Держала в уме, но как бы за скобками. Не потому, что оно было опасным или скверным, скорее, потому, что появление там сулило ей некоторую толику неприятностей.

Чертов Будуар. Место на вершине горы, где суки многих ковенов собираются после занятий, чтобы обсудить свои делишки, купить пару порций «серого пепла» или украдкой отсосать друг дружке. Может, не такое развеселое местечко, как «Хексенкессель», но там, в Чертовом Будуаре, можно найти чертовски много полезного. А значит…