Бард, который ничего не хотел
Шрифт:
– Кробх… Дерг… - простонал он, тщетно кося глаза в попытке рассмотреть гостью в темноте. – Добить… меня пришла...
Мягкие лапы прошлись по нему и оттолкнулись от живота – кошха вскочила на спинку диванчика, развернулась и воззрилась на подопечного изумрудными фонарями глаз, особенно яркими во мраке.
– Сам себя добьешь, - хмыкнула она. – Постепенно.
– Вокруг вьется куча народа, готового это сделать хоть сейчас, не утруждая меня подобными пустяками, - болезненно усмехнулся поэт и вдруг встрепенулся, озаренный:
– Слушай, Кробх Дерг! Помоги мне, пожалуйста!
– Что-то случилось? –
– Да! – не замечая насмешки и головокружения, с надеждой воскликнул Кириан. – У меня турнир через три дня!
– Кошхи на турнирах не сражаются, - равнодушно отозвалась гостья.
– Я не прошу тебя сражаться! Я прошу тебя помочь!
– Я тебе должна только одно желание, - сухо напомнила кошха.
– Когда я раскидывался рыцарями и скакал из окон, ты была другого мнения!
– Да. Была другого. А сейчас передумала. Я обещала женить тебя на твоей приказчице, а не биться за тебя с гвентянской знатью.
– Но если меня убьют, ты не сможешь выполнить свое обещание!
– Мне будет очень жаль.
Кириан открыл рот, хватая воздух, подавился, закашлялся, исступленно тараща глаза – и только после этого запруженный поток возмущения прорвало:
– Жаль?! Жаль?! И это всё, что ты можешь сказать?!
Кошха задумалась.
– Нет. Еще я могу сказать, что герб у тебя получился оригинальный. Очень хорошо будет смотреться на памятнике.
– Кому памятнике? – тупо моргнул миннезингер.
– Не «кому», а «на чьем». Впрочем, все там будем, - Кробх Дерг философски вздохнула и пошевелила кончиком хвоста.
– Но так… так… так… - он замер в поисках подходящего слова, нашел его и обвиняюще бросил его в морду собеседнице: - Так нечестно!
– Как? – уточнила кошха.
– Вот так!!! Я жил-поживал менестрелем при дворе его величества, в меру знаменитым, в меру хорошо оплачиваемым, в меру упитанным, много ел, еще больше пил, страдал от влюбленности, и вдруг появляешься ты – и всё переворачивается с ног на голову! Вместо того чтобы мучиться от неразделенной любви и писать баллады – то есть делать то, что я больше всего люблю и умею – я живу какой-то чужой жизнью! Я бросаю с мостов рыцарей, дерусь с их слугами, прыгаю из окон, дерусь с рыцарями, решаю, сколько центнеров озимой свеклы с гектара заливных лугов мы соберем через год, и стоит ли менять трех призовых свиноматок на молотильно-доильный агрегат – если бы еще знать, что это такое!!! Я стал непонятно кем!!! Я ненавижу этот дурацкий герб, этот дебильный девиз и тех, кто их придумал!!! Я не хочу ни с кем сражаться!!! Я хочу сидеть на подоконнике, смотреть на крыши и писать стихи!!! Я не узнаю себя и не могу предугадать, что мне придется делать в следующие пять минут!!! А это всё из-за тебя!!! И что дама моего сердца оказывается алчной неблагодарной куницей – я не удивлюсь, если и это ты подстроила!!! А ведь я мог бы ее действительно полюбить… наверное... со временем!..
– Твоего сердца?! – кошха вскочила, выгибая спину, зеленые искры брызнули с ее усов и бровей, а обшивка канапе жалобно затрещала под выпущенными когтями. – У тебя нет сердца, бард Кириан! Только желудок, пальцы и язык – ну и, может быть, еще несколько утилитарных приложений! Ты можешь только пить, петь и жаловаться!
Кошха успокоилась так же внезапно, как вспылила, и спрыгнула на пол. Искры пропали, шерсть улеглась, а голос снова стал тихим и чуть равнодушным.
– Ты получил, что хотел, бард Кириан. Свинильда выходит за тебя замуж. Ты счастлив?
– Да!!! – назло то ли Кробх Дерг, то ли самому себе яростно выкрикнул менестрель.
– Вот и хорошо. Прощай.
– Но!.. Но… но ты… я… - потрясенный, оглушенный, раздавленный неожиданным поворотом, преодолевая боль в растревоженных душе и теле, Кириан рванулся к гостье – но та пропала, словно была всего лишь очередным наваждением последних дней – как это ненужное рыцарство, дурацкий замок, нелепая женитьба…
И тут он понял, чего ему в последние дни не хватало.
Себя.
Этот человек, прыгающий из окон, разбрасывающий противников направо и налево, скачущий в доспехах на коне, решающий проблемы заводнения болот и зарыбления полей, раскидывающий существующие и несуществующие деньги на капризы нелюбимой женщины, был не он. Он не знал этого человека и, по правде говоря, не хотел знать. Настоящий он остался там, в маленькой квартирке на самой вершине холма, сидеть на подоконнике, смотреть на крыши и писать стихи.
– Кто остался? Не поняла.
Кириан вздрогнул, выныривая из марева забытья, и вскинул руку к глазам: свет непонятно откуда взявшегося фонаря ослепил его. Впрочем, когда глаза немного привыкли, за фонарем обнаружилась пышнотелая Свинильда в соблазнительно распахнутом пеньюаре и россыпью белых волос по плечам.
– Ты с кем-то разговаривал? – с недоверчивым любопытством огляделась она по сторонам.
– С собой, - вздохнул бард, с кряхтением принимая вертикальное положение.
– И о чем же? – голубые глаза приказчицы вернулись к объекту соблазнения.
– О том, что быть королевским бардом гораздо лучше, чем королевским рыцарем, - криво усмехнулся он.
– Кирюсик! Ну, ты шутник! – женщина расхохоталась, запрокидывая голову. – Ты как будто вчера родился! Ты же сам понимаешь, что в мире воинов, купцов и придворных музыканты немногим лучше городских сумасшедших! Их же нормальные люди чокнутыми считают, пусть даже слушают и поют их песенки! Лучше бы в лавке торговали или в стряпчие пошли! Да и кому были нужны твои… балды!
– Тебе?
– Сэр Кириан, не будьте болваном! – красноречиво покрутила она пальцем у лба.
– Я не хочу быть болваном, я хочу быть поэтом, - упрямо опустил он взгляд.
– А я хочу быть леди, а не девкой из посудной лавки! – отбросив дипломатию, взорвалась Свинильда.
– То есть тебе нужен титул?
– Наконец-то ты понял!
– А я думал, что тебе нужен я…
– Но ведь ты и титул – одно целое! Это словно сказать, чтобы я выбирала, что мне больше нравится – твое левое ухо или правое, и отрезать то, которое не по вкусу!