Барды
Шрифт:
Его символы — тропа, уходящая в туман, тропа, по круче взбирающаяся к солнцу. Его язык — скупые жесты. Мужская немногословность, стесняющаяся самой себя, как бы прячущая свою силу. Он — певец сильных людей. Притом — никакой выспренности, все почти «по домашнему» просто: лыжи у печки, качнувшийся вагон, намокшая палатка… Дом на колесах. Романтическая мечта выношена не в воображении джеклондоновского героя, а в сознании реального послевоенного студента из тех самых детей войны, что выжили в страшные годы, выросли на «горбатых улицах», а потом, выучившись, освоив книжные премудрости, закинули за плечи рюкзаки и пошли осваивать эту землю. Визбор с его нехитрыми, покоряющими мелодиями, с его душевностью, с его улыбающимся компанейским обликом — романтик этого
Он — поэт поколения, не утратившего юношеской мечтательности. Он — поэт эпохи, которая завещает свою мечту сильным людям будущего. Таким он и останется в истории современной лирики — рыжий Визбор со смеющейся гитарой.
НИТЬ АРИАДНЫ
Мою орбиту не ищи на картах.
Она замирает, как вечная Сольвейг, ждущая гуляку-мужа, как вечная Пенелопа, прядущая нить бесконечного ожидания, как жалмерка, проводившая солдата на службу -
… Дальше ты меня не пустил…Она перебирает в памяти адреса и маршруты, и имена городов, то ли мерцающие в мечтах, то ли начертанные на бортах кораблей, и корабли те перекликаются то ли в зазеркалье, то ли в акватории Сахалина -
…«Углегорск» на широте Ростова, а «Ростов» совсем не на Дону…Она чертит на карте орбиты от подмосковного Софрина до легендарной Камчатки и от легендарного Братска до подмосковных Мокряг, но душа ее путешествует не в реальном пространстве, где один пункт назначения следует за другим и где маршруты сменяются в реальном времени -
…На время время позабудь…Полвека песенная поэзия Ады Якушевой тонкой стрункой, серебряной ниточкой, нежным контрапунктом звучит, не теряясь и не пропадая, в громком хоре бардов, непрерывно стартующих и громово уходящих «с порога» вдаль, ввысь… В таком соседстве должна бы потеряться — не потерялась. Там — грохот пропастей и свист лопастей; здесь — трепет листьев: «Ты — моя мелодия, ты вроде ты и вроде я…» — что-то неуловимое, трепетное, хрупкое… а не исчезло. Пронизало пеструю толщу бардовской песенной культуры с ее кострами и эстрадами — тихим предрассветным лучиком: «Ты — мое дыхание, утро мое ты раннее…»
Вроде и не старалась казаться «своей» у костров, и походы туристские поначалу не очень-то любила, — а песни ее от костра к костру подхватывались. Ничего, кажется, не было оригинального в песнях: рядом произрастал какой-нибудь «Нос» гоголевски неимоверный, шумел какой-нибудь Мадагаскар экзотический… а она, дождавшись своей минуты, подходила тихонько к триумфально успешному певцу, «осведомлялась, есть ли совесть», говорила: «пошли домой». И шел же!
На эстраду — не рвалась. А между тем, могла бы… и могла , когда требовалось. Дуэтом пела с молоденькой Аллой Пугачевой в колхозном клубе (радиоредакция «Юность» командировала сотрудников на картошку), и будущая сверхзвезда, обретавшая первую уверенность, просила: «А что, если эту?… Давай попробуем!..» — и у них получалось! А в другой раз, когда из-за болезни Высоцкого срывался его концерт, и надо было спасать положение, — спасла-таки: отработала сольную программу, так что выздоровевший через несколько дней кумир позвонил — выразить признательность.
Спокойно выдерживала «конкуренцию» с такими светилами… а выступала мало. Ей говорили, что надо напоминать о себе, появляться
Ни Пугачева, ни Высоцкий не были Аде Якушевой «соперниками» — ни в музыкальном, ни в поэтическом отношении. Соперником был тот, кто казался ближе всех, — Юрий Визбор. Близость не мешала несходимости сверхзадач, и несходимость эта, как ни странно, не мешала не только взаимопритяжению, но провоцировала на совместные «проекты», то есть сочиняемые в соавторстве песни, разрывавшиеся от внутреннего драматизма.
Одну из таких совместных песен я сейчас попробую разбить на индивидуальные партии, предположив (разумеется, совершенно интуитивно), где чьи строки, и пусть читатель почувствует диалог двух душ, а для начала припомнит характер визборовского лирического героя: упрямого, настырного, неуемного искателя приключений и испытателя героики.
Первую строку выдает Ада; восхитившись ею, Визбор предлагает продолжить вместе; строчка действительно завораживающая, как колдовской оберег:
Да обойдут тебя лавины…И дальше — Ада — с детской непосредственностью:
…В непредугаданный тот час. Снега со льдом наполовину Лежат как будто про запас По чью- то душу, чью-то душу, Но я клянусь, что не твою…Визбор врывается:
— Тебя и горе не задушит, Тебя и годы не убьют.Ада продолжает заклинать:
Ты напиши мне, напиши мне, Не поленись и напиши:, Какие новые вершины Тебе видны среди вершин? И что поделывают зори, Твой синий путь переходя?…Визбор подводит опору:
И как Домбай стоит в дозоре, Подставив грудь стальным дождям.Ада доверчиво опирается:
А мне все чудится ночами Тепло от твоего плеча…Визбор через плечо смотрит — не на нее, а «в мир»:
Вот, четырьмя скрестясь лучами, Горит в ночи твоя свеча…