Барин-Шабарин 3

— Ну привет, Тарас, — сказал я, когда мужик через пару часов, подняв мятую морду с трактирного стола, разлепил глаза.

— Э-э-э! — весьма информативно отвечал мне заспанный пропойца.

— Это многое проясняет, — рассмеялся я.

Мой смех был поддержан и Лавром, и всеми бойцами, что были в трактире. Полицмейстер только не отреагировал, но он со своим сопровождением занял дальний столик, отмежевавшись от нашего веселья. Мы, можно так сказать, оккупировали трактир почти полностью, заняв все свободные столики. Кроме бойцов сопровождения здесь сидели ещё крестьяне, которые мною были

взяты на роль возниц и носильщиков. Со мной также ехал и мастер Козьма, в ведении которого находились чертежи револьвера и наиболее удавшиеся изделия, какие было не стыдно показать и губернатору. Так что людей, чтобы заполнить не самое большое питейное заведение, оказалось предостаточно.

— Если пришёл в себя, то давай рассказывай! Что же такого сильного человека заставляет так много пить? — сказал я, жестом показывая, чтобы Тарасу налили квасу.

Мужик явно растерялся, однако не грубил мне и не показывал свой норов, а потупил глаза. Тарас нынче казался каким-то опустошенным. Наверное, с таким отношением к жизни люди и лезут в петлю. Хотя это настолько унизительно, когда мужика хочется пожалеть!

— Решил я на каторгу отправиться, — после долгой паузы сказал Тарас.

Мне стоило немалых усилий сдержать свой смех. То есть он вот так вот посидел, водки попил и решил сам идти проситься, чтобы взяли на каторгу? Знал я, что русская душа широка и непонятна, но когда настолько… Вот только лицо мужика было столь серьёзным, что мой смех мог быть расценен за большую обиду. Да и плевать на Тараса, он, в конце-то концов, против меня играет. Вот только бывает так, что и враг помочь в деле может, сознательно или в темную — уже не столь важно.

— Мне бы только сынишку кому пристроить, так и пошёл бы сдаваться. Вона, у вас, господин Шабарин, полицмейстер в приятелях. Пущай меня и забирает. Только бы пристроить сына моего.

Иэти слова прозвучали настолько серьёзно, так пропитаны были болью и любовью, что мне стало даже не по себе.

Весёлое да разухабистое настроение куда-то испарилось, а я смотрел на Тараса и думал. Ведь он сильный духом человек. Мало того, так ещё и физически сильный, прошедший, наверняка, немало жизненных перипетий. При этом можно по-разному на него смотреть, но в моем понимании Тарас всё же чуть лучше, чем Жебокрицкий. Но только чуть… Так как попытка грубого похищения Маши многое портит в моем отношении к Тарасу.

Подкупала эта любовь большого мужика к своему ребёнку. Хотя, в будущем, за такую вот любовь и подобные проявления алкоголизма могли лишить родительских прав. Больше десяти дней родитель находится в запое — а ребёнком занимаются все, но только не сам папаша.

— Так говоришь, что тебе поручили меня убить? — спросил я будто бы между прочим.

Тарас вздрогнул, шальными глазами осмотрел зал харчевни, видимо, оценил обстановку не в свою пользу и решил не дёргаться.

— Я такое говорил? — хрипло переспросил Тарас.

— Говорил, но важно не это, а то, что ты не хочешь меня убивать да Машу снова красть, — сказал я. — Ведь верно?

— Чего по пьяни-то не скажешь, — понурив голову, сказал Тарас.

— Ну да… Ты уже который день людей здесь колотишь да выгоняешь из таверны, кричишь, что она твоя. Кулагиным прикрываешься, оттого тебя и полиция не трогает. А чего ж нынче так не поступаешь? Выгони и меня с моими людьми, — говорил я.

— Так сколько раз был уже битый вами, господин Шабарин? — с болезненной улыбкой усмехнулся Тарас.

—

А и то верно! — сказал я, посмотрел на Тараса, подумал и выдал моё предложение: — Ты же всё едино собираешься уходить на каторгу? Я могу тебе слово дать, что сына твоего не оставлю. Но для этого ты расскажешь мне все, что знаешь, ну и… Свидетельствовать будешь, когда дело до суда дойдет. Поможешь скинуть Кулагина — твой сын не будет ни в чем нуждаться. Честное дворянское слово.

Тарас тяжело помотал головой, будто она весила у него несколько пудов.

— Не скинешь ты его, барин. Вот посылал он меня, чтобы тебя убить, а не будет дело сделано — так пошлёт и нового. И ты сам знашь, что это верно, как день. Но просили передать тебе… — громадный мужик навис надо мной, чтобы оказаться ближе к уху. — Ежели ты на что-то решишься, то будет у тебя союзник.

— А я уже решился. И кто мой союзник? — спрашивал я, тоже догадываясь о том, чье имя может быть произнесено.

Елизавета Леонтьевна Кулагина всё ещё, видимо, продолжала интриговать против своего мужа. Это мне, конечно, весьма на руку. Пусть и весьма странно, что жена выстраивает козни против своего мужа… Впрочем, разве мало таких примеров в истории? Вон как Екатерина Великая со своим муженьком обошлась!

Если бы Елизавета Леонтьевна выступила в суде, как обвинительница Кулагина, да описала бы все преступления муженька — это было бы просто феерично. Однако доказательств различных и у меня предостаточно. Да, они редко когда подкреплены документами, хотя в блокноте были вклеены и некоторые купчие, расписки, но в целом документов не хватало.

А вот коррупционные схемы представлены вполне себе даже подробно.

Вместе с тем я прекрасно отдавал себе отчёт, что все мои документы могли сработать только в одном случае — если дело дойдёт до суда, а суд будет повыше, не в губернии. Ну или состав губернского суда будет изменен.

А вместе с тем полилась, как песня, исповедь Тараса.

— Я же не хотел душегубцем стать, — махнув на себя рукой, начинал говорить Тарас.

Однако, мне кажется, что не только осознание своих грехов вот так скрутило и будто катком переехало мужика. Тарас упоминал Елизавету Леонтьевну как-то по-особому, с придыханием. Однажды, когда бывший унтер-офицер, а ныне дезертир говорил об этой женщине, у меня даже сложилась картинка, будто это он сейчас Кулагину выглаживает по самым интимным местам. Прямо садись да пиши роман про любовь унтер-офицера, отца-одиночки, вынужденного стать бандитом, при этом не растерявшего свою человечность, а ещё до смерти влюблённого в свою госпожу.

— Бух! — большой кулак Тараса ударил о столешницу, сотрясая глиняные тарелки, а также стеклянные бокалы, что были поданы мне.

Все кто сидел за столами в трактире, прекратили свои разговоры и посмотрели в нашу с Тарасом в сторону. Я поднял и спустил руку, показывая таким жестом, чтобы бойцы моего сопровождения садились и продолжали заниматься своими делами. Мол, всё спокойно.

— Продолжай? — сказал я.

Услышал я много интересного. Сейчас я ещё больше убежден, какая же Кулагин первостатейная тварь. Это я пощадил Олену, ту девушку, которая собиралась меня отравить по приказу вице-губернатора. Если говорить положа руку на сердце, то я её отпустил не за тем, чтобы Олена какие-то послания передавала Кулагину, а просто чтобы не убивать женщину, пусть даже и ту, которая была готова убить меня. Просто я нашёл повод, чтобы сохранить Олене жизнь.