Барин-Шабарин 3
Шрифт:
Могло показаться, что вышедший подполковник сама любезность, чуть ли не мой спаситель, человек, которому я, если бы был более наивным стал обращаться за поддержкой и просить о защите от злого и грубого ротмистра. Вот только этот спектакль с доброжелательностью меня не впечатлял. Лицемерие, игра, чтобы сбить меня с толку.
— Представьтесь, будьте так любезны! — потребовал я уже от нового действующего лица.
— Извольте… Глава губернского управления Отдельного корпуса жандармов по Киевской губернии, Лапухин Владимир Сергеевич, временно назначенный разобраться,
— Какое отношение вы имеете к нашей губернии? — я оставался решительным.
— А ваш глава управления манкировал своими полномочиями, он даже не жил в губернии, предпочитая Одессу. Так что не стоит беспокоиться о его судьбе, это внутреннее дело Третьего отделения, — все так же приторно улыбчиво говорил главный жандарм.
А я-то думал, где это самое Третье отделение, почему оно не работает. Уже уверился в том, что контроля, как такового за Екатеринославской губернии и нет. А тут… подкупили главу губернского управления жандармерии, по крайней мере, напрашивается именно такая версия, он и уехал в портовый, активно строящийся, город.
— Пойдёмте в дом, господин Шабарин. Вы же наверняка приехали его осматривать, вот и посмотрите, — всё с той же добродушной улыбкой сказал мне подполковник.
Это ёрничество мне начинало изрядно надоедать. Но подобным образом, как себя ведёт жандармский офицер, могут вести люди либо будучи полными дураками, либо же осознающие своё превосходство и силу, причем подкрепленные конкретными примерами. Думаю, что подполковник был из второй категории.
Мы зашли в дом, здесь я встретил ещё пятерых жандармов. Серьёзными силами они прибыли на мои земли. Чуть ли не всем составом губернской жандармерии. Подполковник прошел вперед, в гостиную, где я еще никогда не был. Тут стояли два кресла, небольшой столик и разложенные шахматы. Складывалось впечатление, что Лапухин играл сам с собой.
Мы присели именно в эти кресла.
— Знаете, — говорил подполковник, изображая задумчивость, — Мой покойный отец любил повторять: «Не доверяй людям, которые приходят первыми — и у которых слишком чистая биография». У вас, господин Шабарин, в жизни есть грешки, мы уже уточнили. Так что… Могу вам доверять.
— Вашу логику не разделяю. Хотя… Безгрешным может быть только ребенок, — сказал я, наблюдая, как Лопухин сам расставляет шахматные фигуры.
— Как вы смотрите на то, чтобы выпить кофе и сыграть партию в шахматы? Вы же умеете играть в шахматы, господин Шабарин? — все еще ёрничая, спрашивал меня подполковник.
— Как ходят фигуры, знаю, — сказал я, солгав.
Мой дед был фанатам шахмат. Он знал наизусть все партии финалов чемпионатов мира, прорабатывал ходы чемпионов, покупал всевозможные книги. Дед для меня был всегда авторитетом, даже, наверное, большим, чем отец. Так что я в детстве играл в шахматы чаще, чем в машинки с танками Даже в лихие девяностые и то не забывал играть, считая, что лучше шахмат стратегическое мышление ничто не развивает. А компьютер покупал
В этом времени с шахматами я пока не сталкивался, хотя знаю, что некоторые дворяне весьма увлекаются игрой. И не думаю, что уровень познания в шахматах у людей нынешнего века будет значительно выше, чем у тех шахматистов, которых я оставил XXI веке.
— Какими предпочитаете играть? — уточнил подполковник, когда мы уже присели за стол и нам поднесли кофе, а шахматы были расставлены к началу партии.
— Пожалуй, чёрными, — сказал я, разворачивая доску таким образом, чтобы чёрные фигуры оказались на моей стороне.
— Черные? Интересный выбор. Обычно все хотят ходить первыми, от того выбирают белые фигуры, — сказал подполковник, начиная какую-то игру слов и завуалированных фраз.
— Порой нужно посмотреть, какой именно ход сделает твой соперник, чтобы не просто выстроились оборону, но и начать атаку. Если войско неприятеля не выдвигается вперёд, то нет возможности ударить ему во фланг и разбить, — говорил я, принимая правила игры, и речь не столько о шахматах, сколько об общении.
Третье Отделение затеяло свою политическую игру. Это уже очевидно.
— Не могу не заметить, что последний манёвр в Екатеринославе оказался весьма удачным, и удар во фланг лихой кавалерии получился. Словно резерв, ранее скрытый от противника вступил в решающий момент в сражение и опрокинул неприятеля. И все равно… Не думаете же вы, что ваш противник столь беспечен и не мог, к примеру, устроить засаду артиллерии. Что, если ваша конная нарвется на картечь? — Лопухин сделал очередной ход, выставляя вперёд коня.
— Всякое возможно, но для этого есть разведка, чтобы узнать, что задумал неприятель, — сказал я, сделав и свой ход.
— Будем считать, что в том сражении ваша разведка прозевала артиллерийскую засаду, — ухмыльнулся подполковник, продолжая лихо идти своими фигурами в атаку, выставив слона.
— А чего же вы, Владимир Сергеевич, со счетов списываете казаков-пластунов, чьё мастерство я уважаю и изучаю? Весь весьма вероятно, что они уже вскрыли артиллерийскую засаду и в данный момент ножами вырезают всю прислугу. Делают это тихо, не привлекая всеобщего внимания, — сказал я, уводя из-под удара своего ферзя, при этом увлекая противника, побуждая Владимира Сергеевича делать несколько очевидных ходов.
До Лопухина не сразу дошло, насколько угрожающе и вызывающе могли звучать мои слова. Весь, на самом деле, сейчас не так уж и завуалированно прозвучала угроза, что я просто вырежу всех своих врагов. Но, чем прекрасно иносказание, вот эта игра словесного кружева? Прежде всего, тем, что здесь можно сказать практически всё, что угодно, и при этом всегда можно отыграть назад, сделать невинное выражение лица и утверждать, что меня неправильно поняли, это я так, лишь фантазирую.
— Я правильно понимаю, что вы меня угрожаете? — спросил подполковник, и куда только делись его ухмылки и ёрничество.