Барин-Шабарин 5
Шрифт:
— Происходит, Святополк Аполлинарьевич, то, что пока я не разберусь в ситуации и не пойму, какую роль в похищении моего сына играли вы, вы будете арестованы. Нужно ещё выяснить, что это за история с английскими шпионами, — сказал я, замечая, как у Святополка начал дёргаться глаз и тряслись руки.
Я никогда не был знатоком человеческих душ, а когда-то даже верил, что психология — это лженаука. Но было дело, в программе «Время героев» свои курсы нам читали психологи и психиатры. Так вот, если верить всему тому, что мне рассказывали в будущем, Святополк Аполлинарьевич Мирский — больной человек, причём в психиатрическом направлении.
—
— Да, ваше превосходительство, — с вином обреченного на смерть человека отвечал Марницкий.
— Да как вы смеете! Вы сошли с ума! Ненавижу! Немедленно потрудитесь отменить свои распоряжения! — кричал Святополк.
А я смотрел на него и думал: в какой момент этот человек стал меняться настолько, что превратился вот в это? И ведь смотрит теперь на меня, будто я антихрист — словно это я похищаю детей. Впрочем, зачем лгать самому себе. Недосмотрел. Не увидел. Вовремя не обнаружил, что Мирский — далеко не тот человек, за кого я его принимал раньше. Наверное, при острой нехватке друзей равного мне сословия я хотел видеть в Святополке друга. А еще я был ему признателен за то, что четыре года назад он сыграл важную роль в моем становлении.
Поэтому Мирский и был при мне и даже замещал меня, когда приходилось отлучаться. Я даже старался не замечать, какой он деспот в своей семье. В этом мире и вовсе лезть в чужие отношения — еще тот моветон. Ещё далеко до периода товарищеских судов и «проработок» на собраниях. Так что я в нём ошибся, не разглядел злобное животное. Ничего, человеку свойственно ошибаться, главное — признать ошибку и постараться ее исправить.
— Алексей Петрович, за что вы так со мной? Будто я не поддерживал вас никогда? — как только двое урядников увели Мирского, чуть ли не со слезами на глазах, Фёдор Васильевич Марницкий решил поговорить о своих обидах.
Но я спокойно покачал головой.
— Фёдор Васильевич, я прямо вам скажу: вы — обленившийся чиновник, праздно проводящий свое рабочее время. Четыре года назад, когда мы с вами громили бандитский мир Екатеринославской губернии, вы казались мне решительным и деятельным. Но что же? После всех подвигов вы, будто тот медведь, ушли в спячку, — говорил я.
Я не повышал голоса и вполне спокойно, пусть и с некоторым разочарованием смотрел в сторону изрядно погрузневшего полицмейстера.
— Екатеринославское полицмейстерство работает куда как решительнее, нежели в других губерниях, — привёл аргумент в свою защиту Марницкий.
— Плохо, Фёдор Васильевич, что вы так и не поняли: в Екатеринославской губернии все службы должны работать значительно лучше, чем в иных провинциях. Но здесь и сейчас вы показали мне то, что я ценю больше всего: вы остались на моей стороне. Поверьте, нынче это самое правильное, — сказал я полицмейстеру и поспешил закончить разговор.
— Я попрошу вас, ваше превосходительство, оставаться таким же предусмотрительным, коим вы мне показались изначально, — сказал Марницкий, приходя в себя, отбрасывая обиды и эмоции. — Не проиграйте! Все мы тогда потеряем.
— Я знаю, что делать. Теперь же, срочно собирайте полк ландмилиции! По моим задумкам нам скоро предстоит большая охота, как бы и не по всей губернии, — сказал я.
У меня было ещё достаточно дел, которые
— Ну как ты, Пётр Алексеевич? — спросил я у сына, усаживая его на губернаторское кресло. — Будешь хорошо учиться и почитать своих родителей — будешь сидеть в таком кресле и творить благое, приумножая славу нашего Отечества и Государя Императора.
— Я учусь, папа. Стихи учу. Матрона Матвеевна счёту обучила. Буквы знаю… Гляди, скоро губернатором стану, — сообщил мне мой наследник.
Я усмехнулся и потрепал сына за его кудряшки. Смышлёный растёт, ситуацию понимает — сидел сейчас смирно, не мешая моим взрослым разговорам. Главное — не перегреть ребёнка науками и стремлением к познанию. Все хорошо в меру, и пихать в неокрепший ум теорию относительности Эйнштейна никак нельзя. Если получится не испортить ребенка, то Пётр Алексеевич ещё покажет этому миру, и где раки зимуют, и где кузькина мать проживает.
Отправив ребенка в столовую в сопровождении его няни Матроны Матвеевны, удивительной доброты и внимательности женщины, я принялся за работу.
— Срочно ко мне всех секретарей и писарей при управлении делами губернатора, — приказывал я своим помощникам.
— Господин Шабарин, объясните свои действия! — потребовал от меня жандармский офицер, которого прислал полковник Лопухин.
Он находился у моего — ну, пусть будет, губернаторского кабинета и, наверное, думал, что полностью контролирует ситуацию. Опять Лопухин привез с собой из Киева какого-то рьяного служителя. Местные же жандармы, скорее, мне сочувствуют. Ну а не будут сочувствовать… Пусть ведомственное жилье освобождают, которое было построено для полицейской и жандармской службы. Ну и надбавки губернские к окладу — это пока что для всех служащих, а можно ведь и сделать исключение. Вот и приходится Лопухину чаще необходимого проводить ротации среди жандармов.
— Что-либо вам объяснять я не намерен. Можете пожаловаться своему начальнику. Но вот вам мой совет — держитесь от Лопухина подальше. Кто знает, кому он на самом деле служит, — сказал я, выпроваживая жандармского офицера из своего кабинета.
— Но…
— Сударь, мне же проще даже применить силу, — сказал я, и двое моих охранников сразу же показали, что они готовы и что мундир жандарма — не препятствие. — Не мешайте мне работать. Я вам слово даю, что не выйду до утра из дома. Но тогда и вы перейдите во флигель, уйдите из дома. У меня много тайных дел, посвящать в которые нельзя никого — такова моя должность, голубчик. Ну и я распоряжусь, чтобы вам принесли достойный вас ужин.
Он попробовал сопротивляться, но моя настойчивость, а также решительные, готовые на всё взгляды моих бойцов сбили с него спесь. Да и как ему перечить мне — действительному статскому советнику? Я же, почитай, целый генерал-майор по Табели о рангах. Да и никакой Лопухин меня не сможет снять с назначения исполняющим обязанности губернатора Екатеринославской губернии, как и лишить должности вице-губернатора. Это он только так, перья передо мной распушить пытался.
Ну а обещанный ужин… он будет не только обильный, сытный, но и пьяный. Не устоит жандарм, выпьет. А там и поспит, так как легкое снотворное в вине, как и в других напитках, присутствовать будет. Ему без вреда, мне — спокойствие и простор для действий.