Барин-Шабарин 5
Шрифт:
— А я не хочу узнавать предателей Отечества! — сказал Лопухин. — И вовсе вынужден разговаривать.
— Предпочитаете стреляться, шпаги, или просто в морду дать? — сказал я, машинально приоткрывая кобуру револьвера. — За такие обвинения спрос будет с вас, полковник.
Я говорил, а сам уже сжимал рукоятку оружия.
— Вы допустите того, что пристрелите меня при исполнении? — Лопухин старался держаться гордо и старался не показывать своего страха.
Вот только он боялся. Я, словно зверь чуял страх человека. Но насколько страх этого персонажа силён, если он позволяет себе произнести такие слова? Обвинить
— Сударь, потрудитесь объясниться! — потребовал я. — Ваши обвинения столь серьезные, что я могу неповиноваться и счесть вас умалишенным.
— Уберите сперва оружие, прикажите своим бандитам подкинуть ваш дом и ждать вас где-нибудь, скажем, в Павлодаре, — сказал Лопухин. — А уже после объяснения.
— Не извольте трястись от страха, господин губернский жандарм. Не бойтесь меня и моих людей. Если бы я хотел, то вы уже давно кормили рыб в Днепре. Я даю вам слово, что если за вашими оскорблениями стоит хоть что-то, то вы выйдете из моего дома живым и здоровым, — сказал я, извлекая из кобуры револьвер и кладя его на ближайший столик.
— Угрозы? — полковник чуть попятился назад.
— Нет, я не угрожаю, я объясняю. Вы нарушили достаточно норм приличия, чтобы я имел право защищаться и даже грубить.
Уже то, что Лопухин пришёл ко мне в дом, когда я его не звал, может быть поводом для дуэли. Так как полковник проявляет ко мне неуважение. Правда, сколько уже было желающих дуэлировать с Лопухиным, но всем, ссылаясь на своё служебное положение, полковник отказывал в драке. Для жандарма подобное отношение к дуэлям даже прощалось обществом. Вот остальных, тех же военных, пусть они и на службе, осудят и клеймят трусами за отказ от права отстоять свою честь.
— Итак, я требую! — сказал я.
Лопухин чуть помялся, но я уже столько сказал, что единственным способом как-то выйти из положения было начать более конструктивный диалог.
— В мои руки попали документы, которые неопровержимо указывают на вас, как на английского шпиона, — Жандарм говорил и злорадно ухмылялся, наверное, реагируя на то, что я опешил от таких заявлений. — Чего только стоит записка английскому шпиону Эдварду Джону Уэлскимби. Между прочим, барону. Так что подделку я исключаю. Мы уже знаем, что где-то здесь промышляет такой шпион. Вот он… С вашей помощью шпионит. Оттого и поймать не можем.
— Поймать ты его не можешь потому что не работаешь. А в остальном… Что, Лопухин, дождался? Ты так давно искал повод, чтобы со мной поквитаться? Но это полная чушь, что бы ты ни говорил. Нет в Екатеринославской губернии человека, который бы сделал для России больше, чем я. Не боишься воевать со мной? — жёстко сказал я.
На самом деле абсолютной уверенности в том, что я смогу себя быстро обелить, не было. Кто-то очень хорошо против меня играет. Пусть состряпать бумагу, где я якобы соглашаюсь сотрудничать с англичанами — это плёвое дело. Однако, в реалиях современного мира, если на документе есть подпись дворянина, уж тем более какого-то английского барона, то этому документу верят. А еще почерк далеко не всегда может убедить, что я не писал бумагу. Она может быть написана, ну а подпись… Я не знаю, но думаю, что специалистов почерковедов в этом времени нет.
Я убежден,
— Значит так… Надо мной есть Андрей Яковлевич Фабр. Нынче он генерал-губернатор. И теперь только лишь волей государя меня можно обвинить. Или договорившись о том с генерал-губернатором, — я добавил, сделав свой тон максимально металлическим. — Я сам хочу разобраться в этом поклёпе. Господин Лопухин, может не стоит сводить счёты? Нынче держава наша в опасности. Мы все должны работать на её благо.
Не обращая внимания на Лопухина, я продолжил собираться, упаковывая свои вещи в чемодан. Так я еще больше демонстрировал свое пренебрежение полковников. Он же был, как банный лист. Прицепился с глупым обвинением, теперь не та легко этот лист смыть, тут напор нужен, и не только воды, но и характера. Я пытался играть в театр абсурда.
— Как всегда, красивые слова, за которыми мало что стоит. Нет, я знаю, что вы передали штуцеры, что заводы работают и передают оружие армии. Но есть бумага, в которой написано, что вы английский шпион, — уже не будучи уверенным, всё равно настаивал Лопухин на своём. — И ваш тон и обращение со мной, будто с мужиком, непозволительны.
— Вызовите меня на дуэль! — усмехнувшись, сказал я. — Мне нужно забрать своего сына. Но я никуда сбегать не собираюсь.
— Господин Мирский уже на подъезде к Екатеринославу. Он мне отписался. С ним ваш сын, — сообщил мне интересную информацию Лопухин.
Безусловно, прежде всего для меня было важно, что мой сын скоро будет рядом со мной. Но не только это я услышал сейчас от Лопухина. Полковник состоит в плотной переписке с Мирским. Как же он иначе узнал о приезде Святополка? Сговор? Странный тогда, или Лопухина облапошили и водят за нос?
— Тот навет, который на меня возводите — это от мирского пошло? — спросил я, пристально изучая реакцию полковника.
Он закашлялся, и было видно, что на некоторое время Лопухин растерялся. Если бы я ещё раньше не изучил мимику и ужимки полковника, то мог бы этого и не заметить явного смущения и страха быть опознанным.
— Вы, господин Шабарин, отказываетесь подчиняться мне? — угрожающе, как будто бы сейчас последует силовой захват, спрашивал Лопухин. — Наш разговор затягивается.
— Шлите письма генерал-губернатору Фабру и своему начальству, в Петербург, графу Орлову. И я пошлю свои бумаги. Некоторое время я и так планировал пробыть в Екатеринославе, — я усмехнулся. — Только потом вы будете объясняться и перед своим начальством, может быть и перед самим государем-императором, почему прекратились поставки в армию. Более того, я не передал ещё окончательно все те бельгийские штуцера, которые обещал самому его величеству на аудиенции в Гатчине. И вы в этом виновны.
В последнем своём утверждении я, конечно же, соврал, винтовки в русской армии и, как я надеюсь, уже пристреляны и готовы к бою. Но я знаю Лопухина, что передо мной достаточно боязливое создание. Он только что и научился бравировать несуществующими успехами, но больше всего полковник преуспел в том, что научился скрывать неудачи. Обнаружится, что поставки в армию сорвались, в том числе и по вине полковника, то он понимает, что ему сладко не придётся.