Баркер К. Имаджика: Примирение. Гл. 37-62
Шрифт:
— Бесплотным, — ответил Тик Ро, скосив на него взгляд и тут же вновь вернувшись к трапезе. — Что мне лично очень по душе, потому что сосисок на двоих не хватит.
— Я все никак не могу привыкнуть к тому, что открыл в себе.
— Давай-ка поторопись, — сказал Тик Ро. — Нам предстоит большое дело.
— И я должен был понять, что ты являешься частью этого дела, еще когда в первый раз появился здесь. Но я не сумел и прошу за это прощения.
— Прощаю, — сказал Тик Ро.
— Ты, наверное, подумал, что я сумасшедший?
— Ну, конечно, ты… как бы это выразить?.. конечно,
— Пай, наверное, думал, что, встретившись с тобой, я смогу вспомнить, кто я.
— И сколько ты вспоминал?
— Месяцы.
— Кстати, это мистиф помог тебе забыть обо всем?
— Да.
— Что ж, он немного перестарался. В следующий раз будет иметь в виду. А где сейчас твое тело?
— В Пятом.
— Послушайся моего совета — не оставляй его слишком надолго. У меня, знаешь, кишки иногда бунтуют, и когда возвращаешься, сидишь весь в дерьме. Конечно, может, это моя личная слабость.
Он подцепил еще одну сосиску и, поглощая ее, спросил у Миляги, какого черта он вообще захотел все забыть.
— Я был трусом, — ответил Миляга. — Не мог смириться с неудачей.
— Да, это трудно, — сказал Тик Ро, — Я прожил все эти годы, думая о том, смог бы я спасти своего Маэстро Утера Маски, если бы действовал чуть-чуть быстрее. Знаешь, мне его до сих пор не хватает.
— На мне лежит ответственность за то, что с ним случилось, и никакого оправдания мне нет.
— У всех нас есть слабости, Маэстро. У меня — кишки. У тебя — трусость. Никто из нас не совершенен. Но я так полагаю, раз ты здесь, то нас ожидает еще одна попытка?
— Да, таково мое намерение.
И снова Тик Ро опустил глаза на часы, совершая немые вычисления и не переставая при этом жевать.
— В вашем Доминионе остается двадцать часов или около того.
— Точно.
— Ну что ж, я буду готов, — сказал он, отправляя в рот приличных размеров огурец.
— А у тебя есть помощник?
— Ны хрены? — проговорил он с набитым ртом. Прожевав и проглотив огурец, он сказал: — Никто даже не знает, что я здесь. Закон до сих пор преследует меня, хотя я слышал, что Изорддеррекс уже в руинах.
— Это правда.
— Я также слышал, что Ось совершенно преобразилась, — сказал он. — Это верно?
— Преобразилась во что?
— Никто не может подобраться достаточно близко, чтобы установить это, — ответил он. — Но если ты собираешься инспектировать весь Синод…
— Собираюсь.
— …то, может, ты сам посмотришь, когда будешь в городе. Насколько я помню, Второй должен представлять один изорддеррексский эвретемек…
— Он мертв.
— А кто же там сейчас?
— Надеюсь, Скопик кого-нибудь подыскал.
— Он сам-то в Третьем, верно? У ямы, где стояла Ось?
— Да.
— А кто у Просвета?
— Человек по имени Чика Джекин.
— Никогда о таком не слыхал, — сказал Тик Ро. — Что само по себе странно. Я знаю почти всех Маэстро. Ты уверен, что он Маэстро?
— Разумеется.
Тик Ро пожал плечами.
— Ну
— Я рад, что мы помирились.
— Я ссорился из-за еды и женщин, но никогда — из-за метафизики, — сказал Тик Ро. — Кроме того, нас объединяет великое дело. В это же время завтра утром ты сможешь пройтись отсюда домой пешком!
На этой оптимистической ноте их разговор закончился, и Миляга оставил Тика Ро нести его ночной дозор, отправившись в Квем, где он ожидал найти Скопика неподалеку от Ямы. Он оказался бы там со скоростью мысли, если бы не позволил воспоминанию увести себя в сторону. После того как он покинул Липпер Байак, мысли его обратились к Беатриксу, и вместо Квема дух его устремился туда и оказался на окраине деревушки.
Там, разумеется, тоже наступила ночь. Со склонов у него над головой доносилось тихое мычание доки и мелодичное позванивание их колокольчиков. Сам Беатрикс был погружен в тишину. Фонари, горевшие в рощах рядом с домами, исчезли, а вместе с ними исчезли и маленькие фонарщики. Угнетенный этим печальным зрелищем, Миляга чуть было не покинул деревню немедленно, но где-то вдалеке мелькнул огонек, и, продвинувшись немного вперед, он увидел человека с лампой в руках, переходившего через улицу. Это был Коаксиальный Таско — отшельник с холма, без помощи которого они с Паем вряд ли смогли бы одолеть Джокалайлау. Таско замер посреди улицы, поднял лампу повыше и уставился в темноту.
— Кто здесь? — спросил он.
Миляга хотел было заговорить — чтобы помириться с ним, как он только что помирился с Тиком Ро, — но выражение лица Таско заставило его отказаться от этого намерения. Отшельник едва ли будет благодарен ему за извинения или за разговоры о радостных новых днях. Слишком многие их не увидят. Если у Таско и появились какие-то догадки по поводу личности ночного посетителя, то он, судя по всему, также счел встречу бессмысленной. Поежившись и опустив лампу пониже, он отправился дальше.
Миляга не стал медлить и, обратив взгляд в сторону гор, мысленно представил, как он покидает Беатрикс и весь этот Доминион. Деревня исчезла, и возник пыльный квемский день. Из всех мест, где он рассчитывал найти своих собратьев Маэстро, это было единственным, где он не побывал во время своих с Паем путешествий. Но долгие поиски не потребовались. Хотя ветер поднимал вокруг ослепляющие облака пыли, он обнаружил Скопика через несколько мгновений после прибытия. Тот сидел на корточках под укрытием примитивного убежища, сконструированного из воткнутых в землю шестов, на которых болталось несколько одеял. Хотя его жилище трудно было назвать комфортабельным, за свою долгую диссидентскую жизнь Скопику случалось переносить и большие лишения, из которых не последним было его пребывание в приюте для умалишенных, так что Милягу он встретил с видом довольного и ни в чем не испытывающего нужды человека. Одет он был безупречно — тройка и галстук, — а лицо его при всей странности черт (две дырочки вместо носа, выпученные глаза) выглядело куда менее изможденным, чем прежде. От песчаного ветра на щеках у него даже появился румянец. Как и Тик Ро, он ждал посетителя.