Баркер К. Имаджика: Примирение. Гл. 37-62
Шрифт:
— Джекин?
Чика оторвался от карт с немного виноватым видом.
— О, Маэстро, вы здесь.
— Ты хочешь сказать, что не ждал меня?
— Не ждал так рано. А что, уже пора отправляться в Ану?
— Пока нет. Я пришел проверить, готов ли ты.
— Я готов, Маэстро. Честное слово.
— Ты выигрывал?
— Я играл с самим собой.
— Но это не значит, что ты не мог выиграть.
— Да? Вы правы. Что ж, стало быть, я выигрывал.
Он встал из-за стола и снял очки.
— Что-нибудь появлялось из Просвета,
— Нет, никто не выходил. Вообще-то говоря, вы — первый, чей голос я слышу с тех пор, как Афанасий ушел.
— Он теперь тоже член Синода, — сказал Миляга. — Скопик ввел его в наш состав, чтобы он представлял Второй Доминион.
— Что случилось с эвретемеком? Надеюсь, он не убит?
— Умер от старости.
— А Афанасий справится с задачей? — спросил Джекин, но потом решил, что вопрос его выходит за рамки дозволенного, и сказал: — Простите меня, у меня нет никакого права подвергать сомнению ваш выбор.
— У тебя есть такое право, — сказал Миляга. — Мы должны быть полностью уверены друг в друге.
— Если вы доверяете Афанасию, то я тоже буду ему доверять, — просто сказал Джекин.
— Значит, все готовы.
— Я хотел бы сделать одно сообщение, если вы позволите.
— Какое?
— Я сказал, что никто не выходил из Просвета, и это правда…
— Но кто-то входил?
— Да. Прошлой ночью я спал здесь под столом… — он указал на ложе из одеял и камней, — …и проснулся, продрогнув до костей. Сначала я никак не мог сообразить, сплю я или нет, и поднялся не сразу. Но когда поднялся, увидел, как из тумана появляются некие существа. Их были дюжины.
— Кто это были?
— Нуллианаки, — ответил Джекин. — Вы их знаете?
— Конечно.
— Я насчитал по меньшей мере пятьдесят, а это только те, что попались мне на глаза.
— Они угрожали тебе?
— По-моему, они вообще меня не заметили. Глаза их были прикованы к их цели…
— К Просвету?
— Да. Но перед тем, как отправиться туда, они разделись, развели костры и сожгли свою одежду и вещи, которые были у них с собой.
— И все так делали?
— Все, кого я видел. Это было что-то необычное.
— Ты можешь показать мне костры?
— Запросто, — сказал Джекин и повел за собой Милягу, продолжая говорить. — Я никогда раньше не видел живого нуллианака, но, конечно, я слышал разные истории.
— Они редкостные сволочи, — сказал Миляга. — Несколько месяцев назад я убил одного в Ванаэфе, а потом в Изорддеррексе я встретился с одним из его братьев, и он погубил девочку, которую я знал.
— Я слышал, что они любят невинность. Для них это пища и питье. Кроме того, я знаю, что они все в родстве друг с другом, хотя никто никогда не видел нуллианака женского пола. Кое-кто даже говорит, что таких вообще нет.
— Ты немало о них знаешь, как я погляжу.
— Ну, я много читал, — сказал Джекин, взглянув на Милягу. — Но вы ведь знаете как говорят: не изучай ничего, кроме
— …что в глубине души уже знаешь.
— Точно.
Услышав это изречение из уст Чики, Миляга посмотрел на него с новым интересом. Неужели это настолько расхожий афоризм, что каждый студент его знает? Миляга остановился, и Джекин остановился рядом с ним. На устах у него заиграла лукавая улыбка. Теперь уже Миляга превратился в студента, штудирующего текст, роль которого играло лицо Чики. Прочтя его, он убедился в справедливости только что произнесенного афоризма.
— Господи ты Боже мой… — сказал он. — Люциус?
— Да, Маэстро. Это я.
— Люциус! Люциус!
Конечно, годы взяли свое, но не так уж он и изменился. Лицо стоящего перед ним человека уже не принадлежало пылкому ученику, которого он отослал с Гамут-стрит двести лет назад, но состарилось оно едва ли на одну десятую этого срока.
— Это невероятно, — сказал Миляга.
— А я думал, что вы сразу догадались, кто я, и просто играете со мной.
— Как же я мог узнать тебя?
— Неужели я так изменился? — слегка обескураженно спросил Люциус. — Мне потребовалось двадцать три года, чтобы научиться заклинанию, которое останавливает старение, но я думал, что мне удалось удержать последние остатки молодости. Небольшая уступка тщеславию. Простите меня.
— Как ты оказался здесь?
— Кажется, что это было целую жизнь назад. Да наверное, так оно и есть. Сначала я странствовал по Доминионам, поступая в ученики то к одному магу, то к другому, но ни один из них меня не удовлетворил. Я сравнивал их с вами, вы же понимаете, и, разумеется, никто этого сравнения не выдерживал.
— Я был паршивым учителем, — сказал Миляга.
— Я бы не сказал. Вы научили меня основам, и я жил, храня их в душе, и процветал. Может быть, и не с точки зрения мира, но тем не менее.
— Единственный урок я тебе дал на лестнице. Помнишь, в ту последнюю ночь?
— Конечно помню. Законы обучения, поклонения и страха. Это было чудесно.
— Но их придумал не я, Люциус. Меня научил мистиф, а я лишь передал их дальше.
— Так разве не в этом состоит ремесло учителя?
— Мне кажется, великие учителя очищают мудрость, делают ее более тонкой, а не просто повторяют. Я же ничего подобного не делал. Наверное, каждое слово и казалось совершенным именно потому, что я ничего не изменял.
— Стало быть, мой идол был колоссом на глиняных ногах?
— Боюсь, что да.
— А вы думаете, я этого не знал? Я видел, что случилось в Убежище. Я видел, как вы потерпели неудачу, и именно поэтому я и ждал вас здесь.
— Не понимаю.
— Я знал, что вы не смиритесь с поражением. Вы будете выжидать и строить планы, и однажды, пусть даже пройдет тысяча лет, вы вернетесь, чтобы попытаться снова.
— Как-нибудь я тебе расскажу, как это все произошло на самом деле, и ты подрастеряешь свой пыл.