Бармалей и Снегурочка
Шрифт:
Мороз Иванович в Снегурочке души не чаял. Пока совсем мала была, он ее опекал, пылинки с нее сдувал, а чуть сама подросла, так стала ему первой помощницей в его трудах. Еще в лесу поспеть, да все поправить, порядок должный навести, – тут Дед и сам справлялся. Но в главном его деле, встретить Новый год как должно, и Старый проводить достойно, вот тут помощь Снегурки пришлась как нельзя кстати.
Она всегда была ребенком необычным, сколько себя помнила. Например, всегда заранее знала, что и в какой срок случится. И все ее прогнозы непременно сбывались, так что даже Дед Мороз у нее интересовался
– Ой, девка, – говорил Дед Мороз, глядя на нее задумчиво, – не знаю, кто твоя мамка на самом деле, но, сдается, была она ведуньей. Не иначе. А, может, и посильней кто.
Вообще, дедушка ее любил пуще всего на свете, души в ней не чаял. А и как ее было не любить? Ведь была Снегурочка девочкой не только красивой, но и доброй, и умной, и отзывчивой. Где еще столько качеств зараз найдется, у кого такое богатство встретишь? То-то и оно. Лишь один недостаток у Снегурки был – сердце она имела холодное, как собачий нос, и любви не знала. Только с точки зрения Мороза Ивановича, такая холодность ее недостатком вовсе не была. От любовного жара недолго ведь и растаять, и такие прецеденты были, были. Так что, пусть девица немного примороженная остается, думал Дед Мороз, целей будет. Градус томления, если уж на то пошло, надо постепенно повышать.
Снегурка и сама понимала, что с ней что-то не так. Не такая она, как другие девушки, за которыми она иногда в лесу наблюдала. И, ой, до чего же ей хотелось измениться, да так, чтобы узнать любовь. Больше всего на свете ей хотелось встретить молодца, для которого она, не задумываясь, расплела бы свою косу богатую. Только вот, где же его встретишь? Такого не встречала. Например, Бармалей Борисыч парень хоть куда. Высок, статен и пригож, вот только сердечко ее на его красу, и на его слова никак не отзывалось.
– Деда, а деда! – приставала она еще прежде к Морозу Ивановичу. – Ты старый, ты все видел, все знаешь, так скажи, что со мной не так? Отчего мое сердечко занемело, будто инеем припорошено? Я все время чувствую холод в груди. Может, оно и в самом деле изо льда сделано? Хотя, с другой стороны, бьется, как живое. Тук-тук, тук-тук. Вроде бы, все в порядке, но нет, не в порядке. В чем дело, дедушка? Объясни мне, глупой девчонке, что со мной не так?
– Про это надо бы матушку твою спрашивать, – отвечал ей Мороз Иванович. – Только где она? Ищи, свищи!
– Деда, а разве ты не можешь сделать так, чтобы сердечко мое стало живым, затрепетало в груди птичкой да жаром любви наполнилось? Как у самой обычной девушки!
– Любовь штука опасная, – отвечал ей дед. – От нее некоторые обычные, как ты говоришь, девушки и жизни лишаются. А ты девушка совсем не обычная, ты можешь от любовного пожара и растаять, как сугроб на весеннем солнышке. Вот ему радость-то будет, Яриле!
– Нет, дедушка, – уверяла его Снегурочка, – ничего такого со мной не случится. Я это точно знаю. А случится любовь, и много счастья. Я этого хочу, деда.
Эх, подумал Мороз Иванович, да какая же девица любви да счастья не хочет, да не ждет? Только не у каждой получается все это заполучить,
Мороз Иванович знал, что думал, что говорил.
Но знал он и то, что удерживать кого-то насильно, оберегать от любви, тоже не годится. Сам немил станешь. Раз время пришло – пусть попробует. Обожжется – что ж, значит, такая судьба. Вот в этом случае нужно оказаться рядом да подхватить, да помочь.
– Что ж, внученька, – сказал он ей. – Неволить тебя не стану. Пусть пройдет эта зима, как другие проходили. Встретим Новый год, проводим Старый, а по весне я сам отведу тебя к людям. Тебе как раз восемнадцать исполнится, вот и попробуешь среди людей пожить. Надеюсь, все сложится, как ты мечтаешь.
– А сердце? – всполошилась Снегурочка. – С сердечком тоже надо что-то сделать! Наладить его, да настроить, отогреть опять же, чтобы любить оно научилось!
– А по части сердца попросим весну-красну тебе помочь. Думаю, Снегурочке она не откажет.
На том и порешили. Снегурочке ждать счастья скорого лишь в радость было. Чудо будущей обещанной любви пьянило, согревало девичью душу. Все спорилось в ее руках, любое дело. Казалось ей, все лучшее, что суждено, вот-вот случится... Но тут в судьбу ее вонзился злой занозой Злозвон, и все порушил. И счастье, и любовь, лишь поманившую, но так и не нашедшую ее.
Снегурку Карачун и прежде недолюбливал, не жаловал, поэтому, едва злодейством он занял место Дедушки Мороза, пустилась она от него в бега. Думала, не заметит лиходей ее исчезновенья. Не тут-то было! Заметил, еще как! И сразу в погоню бросился.
Искать защиты в Русколанском лесу Снегурке было не у кого. Так ей помыслилось. За справедливостью во всех вопросах там следил сам Дед Мороз, а как его не стало, оказалось, что больше некому. Поэтому из лесу волшебного она подалась прочь, в надежде укрыться у простых людей. Не вышло! И там настиг ее злой Карачун.
Что же ему надобно? – думала она. Отчего не оставит ее в покое? Ведь помешать его планам она никак не может...
Помешать не может, да, но вот помочь! Видно, не справлялся сам Карачун. Одно дело, злозвонить повсюду, ни за что не отвечая, и совсем другое обязанности исполнять и добрые дела творить. Тут и желание нужно, и уменье особое, и прилежность. Что ж, видимо, придется ей вернуться в дедов дом и притвориться, что Карачуну она покорилась. Ведь, как ни крути, а кто-то должен принять, и встретить Новый год, и обеспечить ему добрый путь и продвижение. А кто, если не она? Будь что, но жизнь остановиться не должна! А там, глядишь, и Дедушке Морозу помочь она найдет удачу.
Снегурочка как раз собиралась что-то ему сказать, и что-то важное, когда где-то в объеме комнаты взорвался звоном телефон. Девица вздрогнула от нечаянного испуга, светлые ясные глаза ее потемнели, затуманились, она отняла протянутую к нему руку и, так ничего не сказав, растаяла в дымке сна, скрылась в его кисейных складках, точно в театральных кулисах. Бармалей разрывался между желанием последовать за девушкой и необходимостью ответить на звонок. В конце концов, она осталась во сне, а ему пришлось его покинуть. Было девять, и это дед Василий Павлович лишил его покоя.