БАРmen
Шрифт:
Правильно говорят, что самые жестокие люди – это женщины и дети, и если вторые просто не ведают, что творят, то первые полностью осознают свои действия, и мало того, очень часто бывают конченными садистами и получают от этого адское удовольствие. Помню момент, когда она позвонила мне среди ночи, она любила это делать именно ночью, и говорит: «Ты знаешь, милый, я сейчас дома, лежу в тёплой ванной с пеной и собираюсь резать себе вены, прямо сейчас, мы с малышом звоним с тобой попрощаться, привези нам белые лилии на могилу, как я люблю» – и кладёт трубку. Сууукааа!!! Меня начинает трясти, как в лихорадке, я прыгаю за руль своей служебной машины, на просто дикой скорости, нарушая все возможные правила, подъезжаю к её дому, упорно и долго звоню в дверь,
Моя израненная психика не выдерживала этого напряжения. Я потерял сон, сильно похудел, был всегда на взводе и по любому поводу срывался на людей, можно даже сказать, что временами я становился неадекватен, и только бутылка виски помогала мне забыться хоть на какое то время и погрузиться в чуткий и нервный сон алкоголика.
Позже, как то, опять же ночью она позвонила мне и сказала, что сейчас ей будут делать аборт и в подробностях начинает рассказывать мне, как сначала будут крошить маленький череп, потому что срок уже очень большой, что врач её отговаривает, потому что это очень опасно, и остальной весь трэш в подробностях и красках. Даже сейчас когда я пишу эти строки – те ощущения давно минувших дней начинают накатывать на меня с новой силой и холодком проходят по моей спине, лицо становится каменным, всё тело напрягается и я весь превращаюсь в один сплошной спазм.
В итоге она родила, на свет появился мальчик Артём, на нас долго смотрели с широко раскрытыми глазами персонал в роддоме, т.к. кроме паспорта при ней ничего не было, она ни разу не ходила ни на один осмотр за всё время беременности. Спустя наверное месяца четыре я узнал, что няня, которой она его оставляла, сдала его в детский дом, потому что у меня на тот момент уже закончились все деньги, и две неудачные попытки суицида были не только апогеем моей долгой и жестокой депрессухи сколько тем, что я не мог больше жить в мире, где матери вот так легко бросают своих только что рождённых детей, в моём сердце было слишком много боли чтобы дальше с ней жить. И когда в ту ночь она открыла мне дверь, я стоял весь мокрый и с перебинтованными руками, она окинула меня взглядом и сказала тихо так на ушко: «Я не одна тут, ты только не говори, что мы были вместе, сам понимаешь, мне свою личную жизнь надо налаживать!»
Я долго сидел под горячим душем, трясся всем телом и рыдал, и даже слёз уже не было, это просто было унылое и отчаянное завывание, похожее на вой волка зимой в ночи, тоскливое, на взрыд и идущее из самого нутра, из болезненно растрескавшейся Души. Я всю ночь лежал на диване в соседней комнате, а рядом стояла маленькая новая детская кроватка, купленная мной на рождение Артёма и которая была пуста уже не первый день, смотрел в белый потолок и слушал как какой-то мужик трахает её в другой комнате, а после раздаётся её весёлый и беззаботный смех…
Уверен, что судьба ещё сведёт меня с моим сыном, и я до сих пор не знаю, как я буду смотреть в его глаза, а если быть совсем откровенным, то я этой встречи просто мучительно боюсь.
Архангельск
Ну давайте отмотаем пленку назад в 1979 год, в славный город Архангельск, где на свет появился маленький мальчик Серёжа.
«Город ангелов», как говорят некоторые, красиво конечно звучит, а по факту это был северный тупиковый город, с климатом не для слабонервных, стоящий возле излучья реки Северная двина, в котором со времён царя гороха жили сильные, свободолюбивые и своенравные люди. В этих краях народ даже не знал крепостного права и это была интересная солянка из поморов, коренного населения этих мест, занимавшихся рыбным промыслом и сельским хозяйством, различных ссыльных, старообрядцев и бежавших от гнёта власти свободомыслящих людей, а так же военных разных мастей и родов войск.
Крайний
Очень многие проблемы и травмы у нас тянуться с нашего детства, не побоюсь даже слово большинство, и вот тут стоит рассказать по-подробней.
«Доска, треска, да тоска!» – как помню то ли в шутку, то ли в серьёз говаривали про мою малую Родину, и могу сказать одно, что тоски я там хапнул по самое не балуйся, как и трески наелся тоже. Сколько себя помню я был очень чутким и ранимым ребёнком, очень болезненно на всё реагировал, даже на мелочи, пропускал всё через себя, и хорошее и плохое, и практически всегда держал всё в себе, у меня был собственный огромный мир сотканный из страданий, детских радостей, несбывшихся ожиданий и новых открытий. Как то мать мне сказала, уже взрослому – «А ты, говорит, маленький, начнёшь орать, а я тебя в ванну в коляске закачу, воду включу, чтобы меньше слышно было, да и ори сколько хочешь!»
Очень мило, что и говорить, прям французская система воспитания родом из СССР, это когда младенца оставляют одного, а он орёт – заливается, но главное перетерпеть один раз, пусть орёт, а потом он почему-то становится тихим и спокойным. Так и ОРЁТ то же он не просто так в диком и невыносимом отчаянье, а хочет чтобы его услышали, обняли, поцеловали или просто почувствовать тепло родной матери и согреться им хоть чуть-чуть в этом незнакомом и таком холодном новом для него мире. Садизм чистой воды смешанный с нежеланием лишний раз уделить внимание, а последствия всего этого потом долго и горько разгребает этот маленький человечек, и уже превратившись во взрослого, начинает мстить за те минуты отчаянья, проведённые наедине с собой.
Временами мне кажется, что я и родителей то своих не люблю, да, в это страшно поверить, но это именно так – они сами по себе, а я сам по себе, как отрезанный ломоть от хлеба. Или всё таки люблю, но это где-то очень очень глубоко внутри меня, и я надеюсь, что этот маленький уголёк ещё разгорится и превратиться в пылающий костёр безусловной любви. Так вот, своего детства я почему-то практически не помню, отрывочные редкие и блёклые воспоминания, иной раз мне кажется, что мне просто кто-то это рассказывал, а я сам дорисовал картинки.
Какие то обрывки, фрагменты из моей жизни в детском садике, как меня несут в большой кастрюле на какой-то праздник, наверное 23 февраля, и я выпрыгиваю из неё в тельняшке и бескозырке с лентами, первым съедаю кашу в конкурсе на скорость. Так это мне было уже 5 лет, а до этого как-будто большое чёрное пятно, и даже страшно вскрывать этот файл, скажу я вам, даже сейчас, спустя столько лет мне жутко не по себе увидеть что же там было.
Сказать, что все вокруг пили – это ничего не сказать! Как помните в старом фильме «Комедии» с Евдокимовым про бочку спирта говорили «Вологодские мужики всегда пили много, но Архангельские их всегда перепивали раз в десять!» На моих детских глазах происходил весь этот жуткий спектакль, под названием «пили, пьём и будем пить». Наверное, моя детская психика не выдерживала всего этого, и просто память затёрла всё это в защитных целях, говорят, такое часто бывает у маленьких детей. Память то затёрли, а вот те жуткие блоки в теле остались со мной на всю жизнь, и потом, спустя годы я понял, что расслабиться полностью я просто не могу, я просто не знаю, как это сделать, тело и психика привыкли жить в постоянном стрессе и контроле за всем происходящим.