Баронесса Настя

Дроздов Иван Владимирович

— Чудные они, американцы. Пушчонка небольшая, а возни с ней не оберешься. Она, чтоб заработала, должна ток получить. За каждой на колесах электростанцию таскают. И прибор для наведения ствола тоже у каждой пушки персональный. На нем ещё четыре человека сидят. Там проводов и кабелей столько, что черт голову сломит. И что думали конструктора! Их бы под Сталинград сунуть или под Ростов, где мы первое крещение приняли.

Ершов тряхнул плечами, так что медаль «За отвагу» на его груди сверкнула на

солнце. Он хотя и разглядел награды Пряхина, но своей медалью явно гордился.

Между прочим заметил:

— Ты, видно, кучу наград в авиации схлопотал. У нас с этим туго. У нас и за медаль напляшешься.

Пряхин молчал. И лишь улыбался понятливо. Высказался скупо:

— Там, в авиации, не только награды схлопотать можно.

Ершов это замечание оставил без внимания. Он, видимо, был слишком увлечен тем, что рассказывал сам.

Резонно спросил:

— Тебе квартира нужна? Тут есть незанятый домишко, — хочешь, покажу?

— Да, если не трудно.

— Пойдём.

И Ершов повёл Пряхина в проулок, и тут на взгорке, в саду, под кроной двух огромных кленов стоял небольшой дом с двумя веселыми резными оконцами. Во дворе не старая ещё женщина чистила песком чугунок.

— Тёть Поль, возьмите на постой офицера, а то вам солдат приведут.

Женщина, ничего не говоря, открыла калитку, пропустила офицеров. Пригласила в дом. Провела Пряхина в горницу. Показала чисто прибранную кровать:

— Тут спать будешь.

Пряхин поблагодарил и оставил у ножки кровати вещевой мешок. Хотел спросить, на каких условиях сдается комната, но постеснялся и, кивая в знак благодарности, стал пятиться к выходу. На улице его сомнения рассеял Виктор:

— Она и так рада, ей один-то молодец лучше, чем пять-шесть гавриков.

И наклонился к уху старшего лейтенанта.

— У неё дочка Танечка — прелесть, девочка! Вон она в огороде грядки копает.

Проходя мимо командирского дома, увидели невысокого крепыша в белой исподней рубашке. Он стоял на крыльце и большим деревянным гребнем основательно причесывал реденькую прядку волос.

— Комбат наш, — докладывай, — подтолкнул Пряхина Ершов.

— Можно к вам? — крикнул от калитки Пряхин.

— Попробуйте.

— Разрешите доложить? Старший лейтенант Пряхин, выпускник Бакинского артиллерийского училища, прибыл в ваше распоряжение.

— A-а... Лётчик, что ли?

— Бывший лётчик.

Капитан, пожимая руку офицера, зевнул смачно.

— Почему бывший? Что случилось?

— Потеряли самолёт, товарищ капитан. Послали на переучивание.

Пряхину, перед отправкой в Баку, командир полка сказал: «Можете считать, что в штрафной батальон вы попали по недоразумению. Суда над вами не было, а генеральский каприз — не в счет. В деле вашем он не значится».

Пряхин

имел право умолчать о штрафном батальоне. Он решил про себя, что про этот эпизод в своей жизни никогда и никому не скажет.

А комбат старательно скрёб гребенкой свою полулысую голову, словно верил, что от такого массажа у него вырастет шевелюра.

Из открытой двери шёл соблазнительный запах, — то ли картошку жарили на сале, то ли пирожки пекли. В доме раздавались женские голоса, смех. Дважды комбата окликнули:

— Готово, товарищ капитан!

— Я сейчас. Сейчас.

А сам продолжал:

— Мы, зенитчики, в белый свет, как в копеечку палим. Самолёт-то он, сам знаешь, высоко ходит. И скорость у него оглашённая. Чтобы его, черта, ссадить, полтыщи снарядов тратим. Такая, брат, арифметика! Но ты свою статистику заводи. Каждым пятым снарядом — да в цель. А?

— Хорошо бы.

— Потеряли, говоришь? Самолёт не иголка, а и его потерять можно. Осколочком от нашего снаряда — тюк по бензобаку, он и вспыхнул как факел. Почаще бы их по бензобаку, а-а, старшой? Сможем?

Пряхин не знал, что отвечать, и пока помалкивал. «Комбат, видно, как Чураков, наш комэск, шутить любит».

— Ты в полку был?

— Был. Ефрейтор и послала меня к вам... на должность командира огневого взвода.

— Да, нам огневик нужен. Хорошо бы с опытом, а ты...

Капитан искоса взглянул на старшего лейтенанта.

— Боюсь, не потянешь.

— Что не потяну?

— Взвод не потянешь. Огневой ведь. В бою вся батарея на пушкарей работает. У нас к тому же пушки заморские. Штаты нам «Бофорсы» прислали. Ты хоть видел их?

— Нет, не видел, но мы их изучали.

— По схемам?

— Да, по схемам.

Капитан покачал головой.

— Немец на Курск буром прёт. За Сталинград реванш хочет взять. Великая сеча ожидается. Мы, видно, туда пойдём.

Запахи усиливались, дразнили воображение, Пряхин вспомнил, что давно не ел, и ждал приглашения, но комбат, сказав: «Ершов! Проводите во взвод», удалился.

По дороге Ершов объяснял:

— Комбат у нас сибарит, комфорт любит. Он на гражданке начальником городской автоинспекции был.

Огневой взвод пятнадцатой батареи располагался за селом в землянках. И для орудий тут вырыли капониры.

Батарея была полностью укомплектована техникой: кроме четырёх американских пушек системы «Бофорс», были ещё два отечественные длинноствольные, большого калибра зенитные орудия, про которые говорили, что они как масло прошивают любую броню. Пряхин с Ершовым подошли к одной из этих пушек, и солдаты, видя незнакомого офицера, вяло поднялись с брезента, отдали честь. После занятий они отдыхали. Ершов, тронув Пряхина за локоть, сказал пушкарям: