Барракуда forever
Шрифт:
Я слышал только негромкое бульканье воды, бегущей по сточной трубе, но все равно кивнул.
Наполеон в упоении рассматривал на снимках свое лицо.
– Я ни капельки не изменился. Да, Коко, время меня пощадило.
– Да, дед, ты совершенно не изменился. И вообще никогда не изменишься. Ты ведь правда не изменишься, да?
– Ни за что. Обещаю.
Наполеон замер у фотографии Рокки. Он прищурился и передернул плечами.
Квадратное лицо, сжатые губы, крепко сомкнутые челюсти. Плечи, блестящие от пота. Кулаки в защитной позиции у самых щек. Рокки. Великий Рокки, его последний соперник.
Наполеон
– Взять реванш? Этот разбойник Рокки обвел меня вокруг пальца. Он вскоре умер. От какой-то дурацкой хвори, не помню точно какой. Представляю себе, как он надо мной потешается. Надул меня, подлец!
Наполеон счел, что на сегодня мы достаточно потрудились и теперь ему нужно позвонить.
– Недотыке, – пояснил он.
Глава 6
Нетодыка – это мой отец.
Долгое время я не понимал, что может означать это загадочное слово. Я думал, что это, наверное, какое-то ласковое прозвище любимого сына. Но с тех пор, как я повзрослел достаточно, чтобы оценить его тонкие нюансы, мне всякий раз делалось не по себе, когда дед его произносил. Меня коробило от язвительности этого слова, и я чувствовал себя обиженным заодно с отцом.
– Алло, это ты? Мы с твоим сыном едем в боулинг, – сообщил он, подмигнув мне. – Когда вернемся? Откуда я знаю. Что ты спрашиваешь? Ты разве не в курсе, что у меня никогда не было часов? Те, что ты мне подарил? Я их посеял. Или продал, не помню точно. Ты же знаешь, боулинг – дело такое: когда начинается, это понятно, а вот дальше – как пойдет. Ну да, откуда же тебе знать. Уроки? Да, сделали. – Дед прикрыл трубку рукой и шепнул мне: – Какой зануда! Собирайся, сейчас поедем. – И продолжал: – К контрольной по грамматике? Конечно. Про диктант тоже помним, еще бы. Все в лучшем виде.
Тем временем я достал шар и наши ботинки для боулинга. Наполеон повесил трубку и произнес:
– Видишь, Коко, пришлось соврать недотыке. Только об уроках и думает. К счастью, ты на него не похож.
Сердце у меня сжалось. Мы не всегда похожи на тех, кем восхищаемся.
Наполеон натянул черную кожаную куртку, и мы вышли из дому, оставив ключи под ковриком. Он распахнул передо мной дверцу машины:
– Прошу вас, месье, садитесь.
У деда был свой собственный шар, черный, блестящий, очень тяжелый, с надписью по-английски Born to win – “Рожденный побеждать”. Те же слова были вышиты белым на его боксерских перчатках. Он находил, что в этом есть шик и элегантность.
Он пристрастился к боулингу от скуки, после того как бросил бокс, и вскоре стал блистать на дорожке, как прежде на ринге.
– Точность, гибкость, изящество – таковы три заповеди боулинга, – говорил он. – То же самое относится и к игре в шарики!
Он поставил свой “пежо”, заняв почти три парковочных места. И мы вошли в зал.
В тот вечер дед был в прекрасной форме. Делал короткий разбег, затем грациозный широкий шаг, как будто раскрывал пару легких ножниц. Шар с неохотой покидал его, как будто не желая расставаться с его пальцами, а потом скользил вперед так красиво, так мягко, словно на воздушной подушке, не касаясь пола. Результаты высвечивались на экране с танцующей
Наполеон сосредоточился было перед “броском века”, но тут посреди благоговейного молчания прозвучал чей-то голос:
– Шар не урони, старичок.
Дед замер на месте. Подбрасывая в руке шар, он пробежал взглядом по зрителям. Группа насмешливых молодых людей явно решила закончить вечер в больнице. Наполеон усилием воли сдержал себя, сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, потом вернулся на место, готовясь к разбегу.
– Коньки не отбрось, дедуля! – бросил второй парень.
Вокруг нас сгустилась тишина. Дед положил шар, прочистил горло. Оглядел всех неприязненно и надменно.
– Пойдем, Коко, – громко проговорил он, – мы уходим. Здесь воняет.
– А потом? – спросил меня Александр на следующий день. – Чем все закончилось? Расскажи, что было дальше.
– Тебе интересно? – спросил я.
– Да-да! Ну давай, рассказывай!
– Так вот. Было уже темно, пришли мы на паркинг, а там нас ждет целая банда. Такие, знаешь, парни, которые пальцами хрустят.
– Ой, ужас! – воскликнул Александр. – И вы вернулись в боулинг?
– Ничего подобного. Дед просто им сказал: “Обычно я задаю трепку противнику один на один. Но сегодня сделаю исключение. С кого начнем?”
– А ты где в это время был?
– Сидел себе спокойненько на капоте “пежо” и сторожил дедушкин шар. Как будто смотрел кино, только попкорна не хватало!
– И тебе не было страшно? Я имею в виду, за дедушку не было страшно?
Я расхохотался:
– Страшно? С чего это? Он мне сказал только: “Извини, придется задержаться. Всего на пару секунд, и сразу поедем”. Бац-бац! – и он их всех уложил, одного за другим, прямо так, запросто. Видел бы ты, как он их отметелил! Парни корчились на земле и стонали, а дед сказал: “А теперь, если вам дороги ваши задницы, валите отсюда!”
– И что?
– И они свалили.
– Класс! – выдохнул Александр. – Ты так здорово рассказываешь!
Александр Равчиик упорно не желал говорить о своей семье, как и о том, почему они решили переехать в тот момент, когда учебный год уже начался. Было понятно, что он терпеть не может, когда люди лезут в его прошлое, и боится этого. Однако (а может, как раз по этой причине) большинство ребят в школе изводили его расспросами. Откуда ты? Чем занимаются твои родители? А у тебя есть и папа, и мама?
Я восхищался его искусством уходить от ответов. В этом он проявлял почти такое же мастерство, как в игре в шарики. Впрочем, одноклассникам это быстро надоело, они поняли, что ничего не добьются, и мстили ему, полностью его игнорируя, словно его и нет вовсе. Александра считали странным еще и из-за его необычного увлечения, которое, по общему мнению, было отвратительным, а во мне разжигало любопытство: он наблюдал за насекомыми, следил за их передвижениями, во время переменок защищал, не пуская их туда, где постоянно ходили школьники. Он знал их научные названия, и мне казалось, что они звучат так же ярко, утонченно и поэтично, как эсперанто Наполеона: жесткокрылые, бронзовки, мантикоры, жуки-олени.