Бару Корморан, предательница
Шрифт:
Однажды Кердин Фарьер заявился в гости к Бару. Купец лично пригласил ее в новую школу — огромное поместье над бухтой, окруженное стенами из туфа.
— Нет, — отчеканил отец Солит, который с некоторых пор стал совсем угрюмым. — Что еще она может услышать от вас? Мы сами всему ее научим.
— Она узнает о том, какие земли лежат за Пепельным морем, — ответил Фарьер, заговорщически улыбаясь Бару. — Девочка освоит не только простенькую арифметику, но и алгебру. А еще астрономию — у нас есть превосходный телескоп, сделанный мастерами–стахечи с далекого севера. Бару постигнет различные науки и дисциплины.
— Нет, — повторил отец Солит, положив руку на плечо Бару. — Ваша помощь — приманка на рыболовном крючке.
— Ладно, вам решать, — согласился Фарьер, но алчность все еще пылала в его глазах.
Но без Сальма и Пиньон в доме стало так одиноко и скучно, что Бару принялась выпрашивать разрешения ходить в чудесную школу, построенную над бухтой. Наверняка только там и могли отыскаться ответы на вопросы, которые она уже начала задавать себе: «Что есть этот мир? Кто им управляет?» Кроме того, у нее накопилась целая куча других вопросов…
Может, Бару привела Солита в бешенство, или вогнала в тоску, или заставила осознать, что он больше не может распоряжаться ею как раньше, но ее просьбы увенчались успехом. Позже Бару думала о том, почему ей удалось добиться своего, и решила, что причина была иной. Отец просто увидел зарево пожаров на горизонте и почел за лучшее обеспечить дочери безопасность.
И Бару отправилась в школу, где ей выдали форму и показали ее собственную кровать в переполненном дортуаре. На первом же уроке «Научного общества и инкрастицизма» она выучила термины «содомит» и «трайбадистка», «социальное преступление» и «гигиеническая наследственность» и запомнила правило–мантру: «порядок лучше беспорядка».
В школе учили стихи и силлогизмы, разбирали «Сомнения» революционной философии, читали «Наставление к вольности» по–фалькрестийски в адаптированном для детей варианте.
«Похоже, они очень умные, — думала Бару. — Я должна стать лучшей. Я вызубрю названия каждой звезды и каждого порока, раскрою тайны составления пактов и изменения мира. Тогда я пойму, как снова сделать Солита счастливым! Я смогу».
И Бару изучала все предметы, в том числе астрономию, социальную наследственность и географию. Она чертила карту Пепельного моря и сезонных торговых ветров, которые неспешно несли корабли по огромному кругу через весь океан (учитель сказал, что суда плывут «но часовой стрелке», и Бару тут же запомнила очередное новое понятие). Корабли начинали свой путь в Фалькресте на востоке, спускались к югу, задерживались возле Тараноке и Ориати Мбо, а потом огибали заморские земли и плыли на север, до самого Ордвинна, а затем возвращались обратно в Фалькрест.
Как много разных стран! Внизу — Ориати Мбо, просвещенное и вздорное лоскутное одеяло из десятков государственных образований. Наверху раскинулся холодный Ордвинн, где вместо сезона штормов наступает «зима», где совсем нет фруктов, зато полным–полно волков.
И, конечно, Фалькрест. Вот где должно быть множество тайн, которые Бару предстоит раскрыть!
— Ты вполне можешь отправиться в Фалькрест, Бару Корморан! — объявил социал–гигиенист Дилине, направив на Бару
— А Император живет в Фалькресте? — спросила Лао, троюродная сестра Бару, которая также училась в школе.
По ночам они частенько шептались, обмениваясь слухами о безмолвном Императоре и его Безликом Троне.
Дилипе благосклонно склонил голову.
— Да. Кто может прочесть наизусть «Сомнение об иерархии»?
Бару могла.
Экзамен на государственный чин стал для Бару путеводной звездой. «Он будет очень сложным, зато после него можно будет легко выведать все секреты власти», — думала она. Ничего, Бару блестяще сдаст экзамен, и отец Солит снова начнет улыбаться.
Но в тот же самый день Дилине изложил классу теорему строгого ограничения наследования.
— У ребенка должен быть один отец мужского пола и одна мать женского пола, — произнес он, настороженно глядя па учеников, словно опасаясь, что из–за их спин вдруг вырвется кабан. — Не менее. И не более.
Класс не поверил своим ушам. Троюродная сестра Лао заплакала. Бару попробовала опровергнуть теорему и в первый раз в жизни устроила скандал. Она, Бару, была дочерью охотницы, кузнеца и щитоносца, а теперь ей заявляют, будто это не так?!
Обо всем следовало расспросить Пиньон.
Но Пиньон вернулась домой совершенно растерянной.
Она уцелела после катастрофической войны и выползла из кровавой бани под Юпорой: морские пехотинцы Маскарада перестреляли равнинных богатырей и подчистую вырезали остальное войско. Бережно сжимая в ладонях щеки отца Солита, она хриплым шепотом поведала ему и о своей личной катастрофе.
— Сальм пропал по пути домой. Среди иноземных солдат было много мужчин, ненавидевших его. Думаю, что они виноваты.
— Но за что? — Голос Солита звучал глухо, замороженно, безнадежно. — Почему?
— Из–за тебя. У их мужчин не бывает мужей. Сама мысль об этом им противна, — ответила Пиньон, прислонившись лбом к его лбу. — Его нет, Солит. Я искала… Так долго…
А Бару (она не могла выкинуть из головы тот самый урок но научному обществу и инкрастицизму) пискнула:
— А Сальм вправду был моим настоящим отцом? Или содомитом?
Солит разрыдался и рассказал матери Пиньон об обучении Бару. Женщина в ярости ударила Бару и выгнала ее со двора.
Бару в слезах побежала в школу и затаилась возле белого здания, на крыше которого развевался флаг с изображением маски.
Конечно, позже мать пришла за ней и попросила прощения. Они поплакали вместе и опять стали семьей — или, по крайней мере, частью семьи, понесшей утрату. Но дела было не исправить.
Преподаватели явно обладали солидными знаниями, а мать Пиньон уже ничему не учила Бару. Она только шепталась с Солитом об огне и копье, а еще о каком–то «сопротивлении».
— Учись, — наставлял свою дочь Солит. — В школе безопасно. А Фарьер… — Ноздри Солита раздулись от отвращения. — Он не даст тебя в обиду.