Бару Корморан, предательница
Шрифт:
Смерив ее взглядом, Амината ухмыльнулась. Она напомнила Бару зимородка, разглядывающего яркую лягушку–древолаза.
— Здесь говорить нельзя, — добавила Амината. — А если я разрешу тебе покинуть школу во время карантина, меня ждут крупные неприятности.
— Я об этом и не просила.
— Точно, — согласилась Амината, показывая маленький медный ключик. — Идем. Я расскажу, как решить твои «проблемы с руками».
Бару поплелась за Аминатой по тропинке, которая вела на край утеса, возвышавшегося над Ириадской гаванью. Голова ее кружилась от
— Если нас засекут, то мне наплевать, — призналась Амината. — На острове миллион мелких крысенышей. Раз ты не в школе, тебя просто примут за сироту–беспризорницу в поисках мелких заработков.
— За сироту?
Бару нахмурилась. При их–то огромных семьях, в прочных паутинах отцов и матерей, дядюшек и тетушек и прочих сиротство было практически невозможным.
Отхаркнувшись, Амината сплюнула с обрыва в бурные волны, разбивавшиеся об утес.
— Мор был жесток.
«Да, — подумала Бару, охнув вслух, — конечно, я понимаю…»
Остров ее детства исчез навсегда. Умер в гное и в безысходности, пока она зубрила уроки за белыми туфовыми стенами.
Похоже, сезон штормов наступил уже давно. Оба фрегата Маскарада стояли в гавани со спущенными парусами.
Амината села, свесив ноги с обрыва, и приглашающе хлопнула по скале.
— Давай. Рассказывай, что у тебя за беда.
— Моя подруга…
— И незачем делать вид, будто это не ты.
— Моя подруга, — упрямо продолжила Бару, невзирая на фырканье Аминаты, — привлекла нежелательное внимание мужчины.
— И он уже смог что–нибудь сделать с ней?
— Пока нет, — ответила Бару, усаживаясь рядом и любуясь алой формой Аминаты.
Имперские офицеры одевались в щегольские жилеты из плотного, защищающего в непогоду сукна, и застегивали их на все пуговицы. Амината же, чувствительная к жаре, носила свой жилет залихватски, нараспашку, что придавало ей особую удаль.
— Нет еще. Но пытался.
— Есть правило, — заговорила Амината и посмотрела на горизонт с прищуром старого морского волка, что выглядело немного странным на столь юном лице. — Ложные обвинения недопустимы. Мужчинам, между прочим, нравится считать, что ложные обвинения — оружие женщин. Они все заодно. Даже лучшие из них. А еще не принято жаловаться, если он тебя поимел и теперь хвастает своей удачей.
Бару никогда не задумывалась о подобных вещах и выпалила первое, что пришло в голову:
— А чем тут хвастать?
Амината улеглась на спину, заложив руки за голову.
— Не знаю, как на Тараноке, но в Маскараде надо играть по фалькрестским правилам. А они таковы: мужчинам принято похваляться, а женщинам — помалкивать.
«Детское «так нечестно» здесь, конечно, неуместно», — напомнила себе Бару.
— Ладно, — сказала она вслух. — Понятно.
— Но можно кое–что предпринять, — не без некоторого облегчения продолжала Амината. — Ты собираешь своих подруг, и вы дожидаетесь, пока он не заснет. Потом затыкаете кляпом пасть, связываете руки, привязываете его к койке и бьете по ляжкам и брюху чулками с мылом внутри. Если не прекратит, в следующий раз бьете по яйцам, чтобы
Бару, ожидавшая хода тонкого и политического, не сумела скрыть разочарования.
— Но мы не на флоте, — пробормотала она, — и чулок у нас нет. А, главное, мы не можем попасть в его комнату ночью.
— Ага. Значит, учитель.
Глаза Аминаты превратились в совсем узкие щелочки. Сорвав цветок гибискуса, она принялась методично ощипывать лепестки.
Бару пожала плечами.
— Возможно.
— Тогда у него есть уважительная причина, чтоб лапать твою подругу. И есть поддержка сверху. Тяжелый случай.
Бару посмотрела на гавань, где был Ириадский торг. Маскарад снес променады и мостки — теперь на их месте раскинулся огромный док, в котором, как в колыбели, покоился остов нового корабля. Немощеные деревенские улицы были полны солдат, занятых строевой подготовкой.
— Но должен быть способ прекратить этот кошмар, — произнесла Бару. — Что бы ты сама, например, сделала, если б тебя домогался офицер?
— Наверное, ничего, — ответила Амината, отшвыривая в сторону ощипанный гибискус. — Но сейчас среди офицерского состава достаточно женщин и мужчин, служивших бок о бок с ними. Все, что требуется, — шепнуть словечко в нужное ухо. Разумеется, неофициально. Но действует.
— И ты можешь замолвить за нее слово перед своими офицерами, и они прекратят беспредел!
Амината резко села и пожала плечами, и Бару вспомнила, что она — при всей своей форме и выправке — обычный мичман и, вероятно, не старше шестнадцати.
— Рискованное дельце — стравливать военно–морской флот со службой милосердия ради какой–то островитянки. Какая мне от этого выгода?
Бару стиснула губы, выдвинула подбородок вперед и не стала скрывать эмоций.
— Никакой, — рубанула она. — Ты даже не спросила, как меня зовут. Полагаю, тебе и впрямь не стоит встревать в такое «рискованное дельце».
Некоторое время они сидели на краю обрыва в холодном молчании. Ветер крепчал.
— Тебе пора убираться отсюда, — буркнула Амината. — И мне тоже, пока вахтенный офицер не заметил, что я задерживаюсь.
— Тебе придется впустить меня обратно, — сухо заметила Бару.
Амината хмыкнула.
— Незачем. Двери–то запираются только изнутри.
— Неужто?..
Поднявшись, Бару повернулась и направилась вниз, жалея, что при ней нет убивающего кабанов копья матери или самой матери. Уж Пиньон бы не сплоховала на месте Бару! Она бы сразу договорилась с Аминатой и придумала бы, что сделать с социал–гигиенистом Дилине.
«Может, мать и права. Кошмар можно прекратить только с помощью копья»…
— Ну? — крикнула вслед ей Амината.
Ветер дул все яростнее.
— Что — «ну»?
«Выкладывай», — жестом показала Амината и слегка улыбнулась, заставив Бару ощутить причудливую смесь злости и удовольствия.
— Бару Корморан, — ответила Бару. — А «проблему» зовут Дилине.
На следующей неделе, среди ночи к Бару подошла ее троюродная сестра Лао и поцеловала ее в лоб.