Барышня ищет работу
Шрифт:
— Эй, Ольга, ты чего? Не покидай нас! — шустрый Ваня Шилов плюхнулся рядом и сунул мне под нос фляжку.
Да не с водой, а с чем покрепче. Самогоночка? Я принюхалась.
— Чего нюхаешь, глотай! На берёзовых почках, отличная! Почки ещё о прошлом годе заготовили, а тут батя мой уже и за новыми наладился, пока я в академии лавки просиживаю!
Я глотнула, приняла корочку чёрного хлеба и зажевала. Самое то, да.
— А хлеб-то есть ещё?
— Даже пирог есть, тётка дала с собой, — я слышала, что он жил у какой-то дальней тётки. — Держи, — в мою руку лёг кусок
— Да получше всех, — на соседней лавке устроился князь-песец Юрьев. — Есть ещё пирог?
Звали его Тимофеем, но парни в группе так и говорили — песец. Я потихоньку добавляла — полный. На самом деле был он высок, и если не тощ, то поджар. И вечно голоден.
Ваня Шилов достал из стола тряпицу с остатками пирога — сказал, оставлял здесь, чтоб изнанкой не таскать, мало ли. Вообще еда на той изнанке портилась, об этом следовало не забывать и накладывать специальные чары сохранности, я их с первокурсниками учила. К нам присоединились Мокроусов и Строцкий, двое оставшихся героев сегодняшней ночи. Остальные тоже что-то спешно ели, пока не пришли преподаватели.
— Ну, рассказывай, кто тебя заманивал-то, — кивнул Строцкий с набитым ртом, не дожевав куска.
— Да, одна знакомая по жизни в Сибирске, неприятная особа, — отмахнулась я.
— А приятные в таком разе не приходят, — засмеялся Ваня. — Ко мне раз пришла соседка, которую ейный муж порешил, и она у них в подполе всю зиму пролежала. А по весне, значит, оттаяла.
Ваня, я слышала, был крестьянским сыном откуда-то из южных губерний.
— А что, пока оттаяла, что ли смирно лежала? — усомнился Мокроусов.
— Да куда там, — закивал Ваня. — Шлялась, как тварь, и ничего её не брало — ни крест попа нашего, ни святая вода, ни крепкое словцо. Пока прочухали, что к чему, она мужа туда к себе увела, свекровку, то есть мать евонную, брата мужниного младшего, а под конец и свёкра, а золовки обе мужние были и по своим домам жили, потому и остались, я думаю. И вот когда дошло, что дело нечисто, пришли да батюшке моему поклонились — мол, спасай, Спиридон Игнатьич, иначе все там будем. Ну, мы с ним и двинули в ночь, и страху натерпелись, это ж вам не просто так упокойничек не понял, что конец ему, и домой с погоста пришёл, она ж банду мертвяков себе насобирала, и говорила ещё — вы надо мной измывались при жизни, теперь будете меня слушать, как миленькие.
— И как, слушали? — поинтересовался рядом профессор Конев.
— А куда им деться-то, её слово крепко, и привязала она их тем словом к себе намертво. Слушали, как миленькие, — важно говорил Ваня.
— И чем дело-то кончилось?
— А чем, кончилось, да и всё. Дашка та кончилась, а разом с ней и прочая её семейка. Батя встал супротив неё, крест снял да опутал еёное туловище как следует, что она и пикнуть не могла, и держал, а я подмогнул чутка, с меня толку-то было, я ж мелкий и неучёный тогда ещё был. Ой, страшные глаза-то у неё были, чернущие, как глянешь — всё равно что
— И как нашли-то, потом что ли? — Глеб слушал, как сказку, затаив дыхание.
— А потом скотина у них в стайке заголосила, доить-то некому, кормить тоже, а у них там две коровы, свинюшки, курей тоже сколько-то было. Ну и пошли в дом, а в том доме — пусто, и печь давно остыла, а как в подпол заглянули — так там они все и лежали, кроме Дашки той, а от Дашки остались только будто след от тела во льду, как лежала, и в том следе кучка пепла небольшая.
— А чего её муж-то убил, рехнулся, что ли? — не понял Юрьев.
— Да болтали, будто она на него попу нашему пожаловалась. На него и на отца его с братьями, мол, руки распускают и бьют. А она не из нашей деревни была, её Макар, муж ейный, на ярмарке повстречал. Богатая, сказывали, невеста, отец зажиточный, много полотна и всякого другого барахла за ней дали. А опосля свадьбы она хотела утечь к отцу, да Макар её поймал и побил. Ну и потом, видно, тоже… побил. И поп к нему же и пришёл — мол, учить учи, но меру знай. И тут уже ей совсем несладко пришлось — как же, сор из избы вынесла. И после того она уже недолго прожила, та Дашка.
— И отомстила, — заметил Петя Быстров.
— Выходит, так, — степенно кивнул Ваня. — И вот я когда в сам-первый раз на погосте стоял один супротив нежити, она и пришла. Ты, говорит, Ванятка, почто меня жизни лишил? Я бы, говорит, ещё и до золовок добралась, а то я тут, а они там, непорядок, семья вместе должна быть.
После такой истории все наши сегодняшние приключения уже казались сущей ерундой. Но одна вещь у меня никак не сходилась.
— Слушай, Ваня, а с тем пеплом что сделали? Ну, который от Дарьи остался? — спросила я.
— Похоронили, — пожал он плечами. — Никто ж не сказал, что его надо по речке пустить, и тогда она не найдёт дороги обратно. А она, видать, нашла, раз мне тогда показалась.
— Очевидно, так, — кивнул Рябцев. — А что, Ольга Дмитриевна, опыт имеете?
— Имею, — кивнула я. — И мне как раз сегодня сказали, что главная преступница не может за мной прийти, потому что пепел её под лёд в прорубь спустили, дело-то в декабре было. Правда, она не семью уводила, а жизнь из прислуги тянула, и за счёт того жила. И уже, кажется, не вполне человеком жила.
— Верно, — заскрипел Конев. — Куда уж человеком после такого-то! И запомните, если доведётся — на тёмную тварь по одному лучше не ходить. И непременно развеять над водой всё, что останется, вода разнесёт, и обратно им уже не собраться, и на берег не выйти. О тёмных тварях дальше поговорим, а сегодня — всем четверым засчитано, высший балл.
Мы поблагодарили преподавателей и разбежались домой. А дома меня поджидал — кто бы вы думали? — Авенир Афанасьевич.
— Я понимаю, Ольга Дмитриевна, что вы только с практики, но долго вас не задержу. Нашёл я того мальчика, который помог вам тогда от полиции уйти. Там оказалось непросто. Хотите знать подробности?