Барышня ищет разгадки
Шрифт:
— А сколько лет твоей Лушке-то? — спросил Варфоломей.
— Да тридесять и шесть стукнуло о прошлом годе, — отвечала Надежда.
Ну ничего ж себе, как жизнь-то беднягу помотала! Потому что выглядит она на все пятьдесят.
— И что ж она себя в чёрном теле держит? — продолжал допытываться Варфоломей.
— Постится, в храм ходит, поклоны бьёт. Говорит — её вина, что не удержала Спиридона и не разгадала сразу же ту Марийку.
— Да какая тут вина, — отмахнулась я, — не виновата она, я так думаю.
—
— Ну, бывает, — согласился Варфоломей. — А чего на Ольгу Дмитриевну бочку катит?
— Так она ей ту Марийку живо напомнила. Всей и разницы, что барыня живая, а та проклятущая — нет, вот и всё. Но так же одевается, так же разговаривает, мудрёные словечки у ней то и дело. И с мужиками крутится, хоть и говорит, что по службе. А кто видел-то ту службу, никто. Потому и злится. А от дома не откажешь, от его ж высокородия прибыла.
— Пускай со мной сходит в больницу как-нибудь с утра, да хоть завтра, — фыркнула я. — Посмотрит, что я там делаю.
— Не пойдёт, побоится. Может того, побегает по морозу, до церкви Крестовоздвиженской добежит, свечку поставит да успокоится, — отмахнулась Надежда.
— Ладно, дева, давай-ка, веди нас по дому, гляну я, где тут у вас какая дыра.
Мы отправились все втроём. Надежда показывала, где что, а Варфоломей осматривал, носом вёл, пальцами трогал, опускался на корточки или даже на колени, и смотрел. Целый час, наверное, мы ходили, и Лукерьи всё это время дома не было. Она появилась как раз, когда он осматривал входную дверь.
— Не возводи, хозяйка, на дом свой напраслину, — сказал ей, как на крыльцо поднялась. — Всё с твоим домом хорошо. Просто нужно кой-что подшаманить, и не будет тепло уходить. Дозволишь?
Она смотрела как обычно — мрачно, исподлобья.
— А где ж я денег-то столько возьму, за такую работу рассчитаться?
— Так Ольга Дмитриевна уже всё оплатила, и с гаком даже.
Тут она воззрилась на меня.
— И что, вы согласны?
— А как же, — пожимаю плечами, как ни в чём не бывало. — Зима долгая, жить всем нужно. И вам, и мне.
— Ну, смотрите, — повела плечами, пошла уже мимо нас в дом, и пробурчала в последний момент: — Делайте, как надо, раз знаете, я на всё согласна.
После осмотра дома Варфоломей собрал нас всех на кухне, велел сесть и слушать и важно сказал:
— Драгоценные мои, работать начнём завтра. Ольга-свет Дмитриевна, надо полагать, на службу с утра убежит, а вот от вас обеих, — он пристально взглянул на Лукерью и Надежду, — понадобится мне помощь и содействие.
— Чего делать-то, говорите, — тут же отозвалась Надежда.
— Обе маги, так? Да ещё и хозяйки дому этому, верно? — дождался кивков от обеих, продолжил. — Значит, должны вложить кое-что от себя, чтобы заработало-то.
— Я
— Можешь, да только сила твоя больно уж не такая, как все, не поможет в таком деле никак. Ты уже всё сделала, теперь будешь смотреть да радоваться.
Вы посмотрите, какая редкость небывалая — можно смотреть, как другие работают, да радоваться.
— Принято, — киваю я с улыбкой.
Уговариваются о времени, в которое Варфоломей сможет к ним с того берега прибыть, и он поясняет — дело небыстрое, займёт не меньше недели, потому что нужно будет тщательно пройти всю наружную стену, каждую пядь. Конечно, летом было бы сподручнее, да до того лета ещё дожить надо, верно ведь? Значит, будем сейчас. Я снаружи, одна из вас, а то и обе — изнутри. И помалу сделаем. А печи летом посмотрим, что с ними не так, сейчас уж обойдёмся.
Мне сделалось хорошо — потому что все эти перестановки кровати, конечно же, были на пользу, но проблемы не решали. А теперь, наверное, решим.
— Ладно, поняла я. Обедать давайте, что ли, али это уже ужин у нас, — пробурчала Лукерья. — Надька, что там похлёбка?
— Так стоит, родненькая, как сварилась с утра — так и стоит, сейчас согреем, чтоб горяченького поесть, да и поедим, — Надежда подхватилась и принялась выставлять на стол тарелки, ложки, хлеб и всякие закуски — огурцы солёные да квашеную капусту.
— Вы, Варфоломей Аверьяныч, капустку как любите — с лучком али с брусничкой? — спрашивала она.
— Да как подашь, красота, так и ладно, — усмехался он в усы, а усы и борода у него были холёные, подстриженные, ухоженные.
Лукерья же молча разливала похлёбку, и даже настойку откуда-то из подпола вынула, разлила.
— Благодарю, хозяюшка, без настоечки-то как дело начинать, всё верно, — кивал Варфоломей. — А потом уже как завершим труды наши, так и выпьем.
Выпили и ели, и Варфоломей знай ел да нахваливал. Мол, всё так вкусно, что и пальчики оближешь, и вовсе ум отъешь. Надежда разулыбалась, а Лукерья молчала, но смотреть стала чуть менее сурово. Кажется, её убедили, что Варфоломей безопасен, а от меня не только вред может быть, но и польза тоже.
А после, как поели, я спросила его:
— Ты, Варфоломей Аверьяныч, как домой добираться предпочитаешь? На своих двоих? А то я могу тебя своими путями отвести, раз — и на месте.
Он взглянул с интересом.
— Что же, занятное предложение, занятное. Честно скажу, ни разу доселе так ходить не доводилось. И что же, Ольга Дмитриевна, вот прямо за один шаг отведёшь?
— Конечно, — кивнула я, — дело-то нехитрое.
Вот дожила, уже и дело нехитрое. Скажи тебе дома кто о таком способе перемещения — у виска бы пальцем покрутила. А тут — ничего так, сама ходишь и людям предлагаешь.