Басаврюк ХХ
Шрифт:
К вечеру я валялся в овраге и только вылез из него. Вокруг чернела стена леса. Небо затянуло темно-серой пеленой. Мой наручные английский часы оказался разбитым, а главное — потерялась старшин сумка с картой. Вид у меня был, скажу вам, совершенно непрезентабельный — от сапог до фуражки облепленный грязью, в крови собственного коня. Так я и торчал у своего спасительного оврага, не зная, куда идти дальше. Затем отправился в направлении, показался мне наиболее подходящее, чтобы встретить хоть кого-то из своих людей. Перед тем, как устроить засаду, мы договорились, что встретимся на месте лагеря у
Долго я шел ночным лесом, иногда натыкаясь в темноте на деревья. Потом решил хоть немного согреться. Наломав ветви, которое казалось мне таким сырым, я попытался разжечь костер. После нескольких попыток мне это удалось, с помощью пепла розколупаного патрона.
Я сидел у костра и размышлял над ситуацией, в которой оказался. В том, что есаул топливам документы, не было сомнения. Задача Атамана выполнено, но что случилось с моими казаками? И куда идти мне дальше? Вдруг я услышал осторожные шаги, которые приближались к моему очага. Схватив револьвер, мгновенно отполз в темноту. Воцарилась тишина, потом я услышал глухое уханье сыча, что было условным знаком в нашем отряде и через минуту:
— Ну вот, — где овраг, там и казак!
К костру вышел Иван Бучма — на вид неуклюжий, но очень ловкий в бою полищук. Он рассказал, что собралось пятеро наших казаков, которые смогли уйти от преследования.
Так нас осталось шестеро — кроме Бучмы, казаки Петренко и Винт, подхорунжий Зозуля и сотник Сухомлин. Погибли другие от пуль красных растерялись в лесах, или решили самостоятельно перебираться в Армии, мы не знали. После совещания договорились пробираться через фронт к нашим. В каком направлении идти, никто не знал. К тому же я был без лошади, что значительно могло задержать наше продвижение.
Мы бродили по лесам, не встречая никакого жилья. Кормились подстреленной птицей. По ночам жгли костры, тщетно надеясь, что к нам выйдет кто-то из наших или местные повстанцы. Лес вокруг стоял черный и холодный, мертвые листья под ногами казалось обгоревшим каким-то дьявольским пламенем.
На второй день нашего блужданий казак Винт поехал на охоту и не вернулся. Мы прождали несколько часов, но его так и не было. Надеясь встретить Винта по дороге, мы отправились дальше. Прошел день.
Утром нам пришлось продираться сквозь извилистые сухие деревья, покрытые зеленой корой. В сером воздухе над головами непрерывно каркали вороны. Ехали молча, не разбирая пути. Исходя из отсутствия одной лошади, поочередно менялись — и один шел пешком, держась за стремя. На этот раз у меня шел Бучма. Он мрачно смотрел перед собой из-под неизменной лохматой бараньей шапки. Вдруг он сказал, так и не поднимая глаз:
— Кажется, господин полковник, что мы с этого Чертовский леса так и не выйдем.
— Чего ты так решил?
— Я, господин полковник, всю жизнь в лесу провел. Это чужой лес. Живых деревьев почти нету. Ни зайца, ни лисы. Винт исчез.
Я не стал продолжать разговор, и сам Бучма не стремился этого. Ощущение чего-то странного и зловещего все сильнее охватывало меня. Впечатление, что мы ходим по какому-то хищному кругу, постепенно затягивает нас в ловушку, тяжело угнетало психику. Суеверный Зозуля иногда крестился, оглядывая нависающие над головой черное ветви. Казаки как-то нервно поправляли оружие. Только бывший махновец Сухомлин пытался держать марку и безразлично мурлыкал себе под нос неизменное «Яблочко».
Так мы въехали в низину и попали в густые клубы тумана. Я соскочил с коня, и на него молча забрался Бучма. Позади темнели очертания всадников. Было очень тихо. Только листья шуршали под копытами лошадей и где-то вдалеке с жуткой однообразием крякал ворон.
Лошади начали храпеть, их приходилось силой тянуть вперед за поводья. Мы пробирались почти на ощупь. Вдруг передо мной из тумана возник силуэт какой-то темной, раскаряченой фигуры, в которую я чуть не врезался, и мои инстинктивно выставлены вперед руки уперлись в холодный и скользкий камень. Это был могильный крест. Мы были на кладбище.
7 (В разрушенном кладбище)
Вокруг нас, среди тумана, пестрели очертания наклонных крестов. Я провел рукой по мокрому камню креста, затянувшемся зеленым скользким мхом. Выбитые на нем буквы почти не ощущались. Получив свой нож, я попытался их расчистить на кресте. Через некоторое время на нем можно было прочитать выбитую латиницей надпись:
Светлейший господин
Тадеуш Закревский
(1814–1870)
Вокруг стояла тишина. Только лошади, храпя, крутились на месте, пытаясь поскорее уйти от этого города мертвецов.
— Барское кладбище, — нарушил наше молчание Петренко.
— Так что не для нас, — заметил я. — Значит, где-то поблизости люди должны быть.
Мы шли, ведя за собой лошадей, среди позеленевших памятников, полуразбитых мраморных рыдающих дев и скорбящих ангелов, взбитых гранитных плит со стертым золотом букв. Свежих могил не было. Чувствовалось, что человеческая рука давно не касалась к этим остаткам последнего хранилища ясной шляхты.
Впереди появилась невысокая часовня. Когда мы приблизились к ней ближе, стало видно перевёрнутое распятие, висящее над темным провалом ворот. Голова Христа была отбита. На облупленной стене нарисована большая звезда. За последние три года я видел множество разрушенных церквей, но на этот раз вид оскверненной часовни оставлял ощущение вмешательства непонятной и сверхчеловеческой злой силы.
— Без Краснюка здесь не обошлось, — сказал Бучма.
— Или чего-то еще худшего, — добавил Зозуля.