Башни земли Ад

Свержин Владимир Игоревич

— Ба, — пропуская мимо себя оруженосца, рассмеялся Балтасар, — я гляжу, вместо постижения рыцарской премудрости ваш мальчик учился красить заборы.

— О нет, ваше высокопреосвященство, — обиженно, но очень твердо отозвался сын главного лесничего Бургундии, — принцесса Анна почтила меня высокой честью позировать для ее портрета.

— Это чистая правда, — подтвердил Вальдар. — Как ваше высокопреосвященство могли сами убедиться, нам не удалось избежать этой чести.

— Сегодня у нас была первая проба. Ее высочество так прекрасна и столь терпелива. Почти три часа кряду она сидела,

едва дыша, даже не шелохнувшись. И только когда ее служанка пришла с просьбой герцога принять его, принцесса изволила вымолвить слово. — Кристоф закончил вдохновенную речь и удивленно оглянулся. — А что вы на меня так смотрите?

— Мой мальчик, — вкрадчиво начал Камдил, — ты хочешь сказать, что ближайшие три часа ты провел, рисуя Анну Венгерскую?

— Это так же верно, как то, что я сын своего отца.

— Всякий, кто видел тебя рядом с бароном де Буасьером, не усомнится в вашем родстве. Но, граф, тогда…

— Да вы что, сговорились дурачить меня? — взорвался кардинал, гневно сдвигая брови на переносице. — Черти будут донимать вас икотой от заката до рассвета за такие идиотские шутки.

Оруженосец сжался от неожиданного взрыва кардинальского возмущения. Но через мгновение порода взяла свое, и, мрачно насупившись, Кристоф де Буасьер проговорил со свойственным ему напором:

— Я говорю правду. Святой Урсус мне свидетель, что все обстояло именно так, как я рассказал. Если вашему высокопреосвященству угодно считать меня лжецом…

— Моему преосвященству угодно… — беленея, начал кардинал, — а впрочем, — он поправил расшитую золотом перевязь, — а впрочем, сегодня в полночь я узнаю всю правду, не сочтите за каламбур, из первых уст. — Он развернулся и, чуть склонив голову, зашагал прочь, всей фигурой своей выражая негодование.

— Что случилось с мсье кардиналом? — затворяя гневно распахнутую дверь, поинтересовался Кристоф.

— Как сказал бы Рейнар, — улыбнулся Камдил, — не бери дурного в голову, а тяжелого в руки.

— Как угодно вашей милости, — склонил голову Кристоф. — Но я как раз намеревался упражняться с палицей…

— Вот и замечательно. Палица для тебя — вещь не тяжелая.

Де Буасьер расплылся в улыбке от скрытой похвалы:

— Я только хотел сказать, мессир рыцарь, моя прапрапра…

— Да, я понял.

— …передала, что на рассвете, вернее, перед рассветом, она отведет вас к святилищу достославного и праведного Урсуса.

Купеческий слуга, высунув кончик языка, старательно выводил буквицу за буквицей.

— Не дави на перо, — командовал Лис. — Из-за таких, как ты, поголовье гусей в джунглях Антарктиды уже приказало всем долго жить. Никаких же перьев не напасешься. Не дави, я тебе говорю!

Мальчишка-посыльный, предусмотрительно выставленный для наблюдения за улицей, влетел в комнату, нарушая учебный процесс:

— Господин купец возвращается!

— Молодец, благодарю за службу. — Лис кинул юнцу медяк. — Давай, парень, двигай в свой номер, положи все, как было, в другой раз продолжим.

Новоиспеченный грамотей не заставил себя упрашивать и стремглав вылетел из комнаты.

— Все в порядке, капитан. Текст я отснял,

сейчас нарисую дубликат послания к турецкому султану. Родная мать не отличит.

— Два вопроса. Первый: чья мать? И второй: при чем здесь турецкий султан? Он сейчас бесчинствует в Сербии.

— Вальдар, как джентльмен джентльмену: я пытался избегнуть первого вопроса. Родная мать этого сукиного сына. И второе, не надо портить мое красное словцо своими бледными намеками.

— Оставим вопросы его родства и прочие словца. У нас тут ерунда какая-то получается.

— Шо такое уже опять, шо? Жан Бесстрашный принял ислам, чтобы уклониться от воинской службы в крестовом походе?

— Не угадал, но тоже не слабо, — заверил Камдил. — У нас Анна Венгерская раздвоилась.

— После тринадцатого тоста?

— Если бы. Одну Анну Венгерскую самозабвенно рисовал Кристоф, а с другой в это время не менее самозабвенно целовался граф Косса.

— Офигеть! А третьего экземпляра у вас там случайно не завалялось? Я бы тоже не прочь.

— Порисовать?

— Ну, не обязательно. Ладно. Это все лирика. Как говорят в Одессе, если вы ждете, чо я скажу за это клонирование, так я за него скажу против. Нам и с одной этой Шахерезадой забот хватало, а стереоэффект — это уж как-то совсем не в тему.

— Согласен.

— Ага. Погоди, там у соседей дверь хлопнула. Наш торговец военными секретами вернулся. Послушаю, может, шо толковое скажет.

Лис отключил связь и, схватив со стола пустую глиняную кружку, устремился к стене.

— …Собирай вещи, — по-гречески командовал торговец.

— Мы что же, уезжаем?

— Может быть, все может быть.

— Но товар… у нас же полная лавка товара…

— Бери лишь то, что понадобится в путешествии. За товаром присмотрят.

— Как пожелаете. Сообщить хозяину гостиницы, что мы съезжаем?

— Нет. Все, что не нужно, мы оставим здесь. Заплати ему за неделю вперед и скажи, что мы отлучимся, к примеру, встретить новый караван. Хотя нет, сейчас этого делать не будем. Завтра на рассвете, как только откроются ворота, мы или уедем отсюда, или останемся. — Купец на мгновение замолчал. — Ночь покажет.

— Ночь покажет, — повторил Лис. — Шо у них сегодня, детский крик на лужайке намечается? Буквально, закрытие смены. Костры на улице, песни до рассвета и помазание герцога Бургундского зубной пастой. Один я не в теме. Просто аж обидно.

— …А теперь ступай, — распорядился купец. — Мне нужно подбить счета.

Минут двадцать спустя за стеной послышался звук отодвигаемого стула и шаги.

— Ага, выход заморского гостя, — под нос себе пробормотал Лис, включая связь, и тихо, чтобы не скрипнуть, приоткрыл входную дверь.