Башни земли Ад
Шрифт:
Начиная с сегодняшнего дня из вас, отрыжки рода человеческого, будут делать солдат, причем не тупорылых недоумков, бегающих за господами рыцарями, а лучших солдат христианского мира. И те из вас, мерзкие крысоглоты, кто доживет до этого светлого дня, на священном писании, о котором вы, может быть, когда-нибудь слышали, присягнет, что я говорю правду.
Те из вас, кто не пожелает повиноваться приказам или вздумает пререкаться со мной, вашими капитанами, лейтенантами и даже капралами, до упомянутого светлого дня не доживет. Это я вам обещаю. Все это время, пока вы будете состоять под славными
— А с кем сражаться-то будем?
— Вопрос глупый. Заруби на твоем носу, пока я не зарубил. С кем будем сражаться, определяет твой доблестный полководец. А тебе до этого дела нет. В тело османа алебарда входит так же легко, как и в твое собственное. Еще вопросы?
— А этот Жижка, он, часом, не из Богемии?
— Из Богемии.
— Эге! — радостно воскликнул любопытный разбойник. — Так я же его знаю! Он из наших. Мы с ним в Южной Богемии славно веселились.
— Теперь веселья будет еще больше, — обнадежил Дюнуар.
— Джокеры, — раздавался в это время на канале связи мощный голос барона де Катенвиля, — надо срочно решать, где брать деньги. Можно, конечно, запросить базу, но там подобные ассигнования будут дебатироваться и утрясаться вплоть до утверждения статьи расходов в государственном бюджете.
— Ну, как обычно, — с вазелиновой слезой в голосе всхлипнул Лис, — как финансы на спасение мира отмутить, так это я. А как потом на разборе полетов в Институте клизму с граммофонными иголками за неэтичное поведение огребать, так это снова я. Шо-то мне хочется поделиться славой. Как минимум второй ее составляющей.
Хотя есть тут у меня одна идейка. Если рухнувшее на нас благословение Господне останется в силе, то Европе будет что вспомнить ближайшие лет двадцать.
На пирсе было многолюдно. Прибывшие в Константинополь иноземные купцы толпились около пришвартованных кораблей, спеша предъявить императорским чиновникам образцы товаров. В свою очередь, люди василевса шныряли тут и там, подглядывая, подслушивая, вынюхивая. Эта своеобразная игра шла здесь всякий день на протяжении многих веков. Торговцы пытались скрыть истинную цену товара и заплатить как можно меньшую пошлину. Слуги же властителя Константинова града стремились задрать пошлины до небес или, если купец упорствовал и называл цену несусветно малую, купить груз без остатка.
Тамерлан подошел к одному из торгующих, кряжистому бородачу, поднял выставленную им соболью шкурку, полюбовался игрой света на драгоценном мехе и качеством выделки.
— Откуда ты? — спросил он.
Тот скорее догадался, чем понял вопрос, и замахал руками, показывая, где лежит его родина.
— Ты говоришь на арабском, греческом, фарси?
— Немного греческий, — коротко ответил купец.
Тамерлан повернулся к свите и позвал Хасана Галаади:
— Я
Хасан поглядел на дорогой, крытый парчой кафтан, смазные до колена сапоги и ответил, не спрашивая у бородача:
— Это, верно, рус!
— Точно-точно, с Руси мы, — услышав знакомое слово, закивал тот.
— А, Русь, Московия, — задумчиво кивнул Великий амир. — Город белого цвета. Страна глубоких снегов, но также и сладкого меда, дорогих мехов и белых рабынь. В прежние времена я был в той земле. Но тогда передо мной, подобно степному пожару, по ней промчался Тохтамыш. После этого вечно голодного хана пусто, как после крысы в конской торбе. Теперь же Тохтамыш лучший друг князя русов Витовта, и они вместе идут грабить мои земли. Но Аллах, милостивый, милосердный, даст мне силы не допустить этого. — Тамерлан воздел руки к небу и приложил их к лицу. — Спроси у руса, многомудрый Хасан, хороша ли торговля, не донимают ли поборами и службами рыщущие волки, ненасытные князья.
— За море плыть — не баклуши бить, — радуясь собеседнику, заговорил заморский гость. — Оно б, конечно, ежели б дороги получше да по землям людишки злые не озоровали, легче было бы. А князья нас не донимают. Родом я из великого торгового города, именуемого Новгородом. Князья у нас испокон веков одной только дружиной верховодят. С того и живут.
Тамерлан внимательно слушал говорливого рассказчика, а тот, не теряя времени, поднимал и тряс перед лицом знатного иностранца все новыми и новыми шкурками.
— Вот лиса чернобурая, вот белка, а это, извольте полюбоваться, мех воистину драгоценный — северный лис, песцом именуемый. Есть также горностаи первостатейные…
Тимур отобрал себе несколько шкурок и, не торгуясь, выложил на стол горсть солидов с золотым ликом императора Мануила.
— Долгих лет вам, — напутствовал Тамерлана купец. — Храни вас Бог, добрый человек.
— Обречена страна, в которой богатые кормят сильных объедками своего пиршества, — отходя от словоохотливого руса, сказал Железный Хромец. — Что думаешь ты, многомудрый Хасан Галаади, по этому поводу?
— Чтобы узнать чистоту золота, делают пробы. Время измерит все и всему назначит цену. А до того лишь Аллаху милостивому, милосердному, ведомо, что хорошо и что плохо.
— Но разве верный мусульманин, стремясь уподобиться вышнему, успехом жизни своей не доказывает, что путь его верен?
— Успех дает видимость праведности даже тому, что ложно и мнимо.
Тамерлан нахмурился:
— Ты смеешь перечить мне?
— Паруса тех кораблей, Великий амир, перечат ветру, не давая ему нестись без преграды куда вздумается. Но без парусов корабль не сдвинулся бы с места.
— И все же порой наступает час, когда стоит убрать парус, чтобы не очутиться в пучине. Спроси у любого из этих корабельщиков. Но сейчас у меня нет времени спорить с тобой, Хасан. Сюда идет мой брат Мануил, и потому ступай. Я призову тебя, когда сочту нужным.
Император ромеев, в окружении нескольких слуг и телохранителей, спускался по широкой каменной лестнице, на каждом пролете которой грозным символом былого величия красовались мраморные львы, попирающие тяжелой лапой державные шары.