Башня молчания

Ильясов Явдат Хасанович

– Султан Баркъярук уступил Хорасан, Мэрв и Хорэзм брату Санджару. Царэвич на днях будэт здэс. Вэзирь – Фахр ибн ал-Мулк, одын из сыновэй покойного Нызама ал-Мулка. Мы хотым подат ему прошение.

– О! Вот это новость. Откуда ты знаешь?

– Мы все знаем. Надо знат, если хочеш жыт.

Омар отказался писать:

– Я не вижу. Обратись к другому. – Он не хотел, чтобы кто-нибудь в Нишапуре увидел его стекло…

– И то верно. Посмотрим, чем все это обернется для нас.

– Хорошо, напишу. Давай рассказывай по порядку…

Затем явился сосед, художник Сафар, с которым они было поссорились.

– Угостишь?

Тянет выпить.

– Чем? Сижу без фельса. Ты должен меня угостить! Ведь ты получил что-нибудь за своего Искандера? Или не заплатили?

– Хорошо заплатили. Но, знаешь, дом, жена и дети…

– А-а. У меня нет никого. И мне никто ни за что не платит.

– Не умеешь жить.

– Как не умею? Я знаю философию, астрономию, математику. Историю и географию. Я умею играть на дутаре, слагать стихи и лечить больных. Даже еду сам себе готовлю. Что еще нужно знать, чтобы жить уметь, – в вашем смысле?

– При эмире Аргуше состоит в придворных поэтах некий Хусейн Абдаллах. У него богатый дом, лошади, слуги. Окружен почетом, благоденствует.

– Окружен почетом? Благоденствует? – Омар чуть не заскрипел зубами. Все тычут ему в лицо его неудачливостью. Надоело! – Значит, он жулик, а не поэт. Честный поэт в наше время не может благоденствовать. Его удел – бедствовать.

– Брось свою никому не нужную книгу. Возьмись за торговлю, что ли. Скупай по дешевке у кочевников шкуры, продавай их местным кожевникам. Очень выгодно. Я этим занимаюсь.

– Не стыдно? Художник. Я – не могу. Я делал – и буду терпеливо и добросовестно делать то, что умею. То, в чем вижу свое призвание.

– Ну и сиди без фельса!

– Просижу. Не страшно.

Но и впрямь что-то нужно предпринять. Чтобы заработать приличную сумму. На мелких подачках за лечение больных и сочинение прошений не проживешь. То есть прожить-то можно, но эта пустая, глупая работа будет отвлекать его от главного – от многотрудной «Книги печали»…

«Жениться нам, таким-этаким, нельзя. Заниматься числами и звездами – тоже. Пить вино – запрещено. Четверостишия злые сочинять – опасно. Что же делать, чем жить? Э! – осенило его. – Едет Санджар. Преподнесу ему хвалебную поэму. Разве я не знаю правил стихосложения? Не съел собаку во всех этих ритмах и рифмах? Многим нос могу утереть. Получу хорошую награду – и освобожусь от дурацких забот о еде и дровах. Одежды, – той, которую я имею, простой, грубой, но прочной, мне хватит надолго:

Хорошо, если платье твое без прорех.И о хлебе насущном подумать не грех.А всего остального и даром не надо, —Жизнь дороже богатства и почестей всех.

Ну-ка, посмотрим, как это делается…» Омар взял с полки несколько тонких книжек. Сперва Рудаки, – о нем мы уже говорили:

Бухара – небесный свод, князь – месяц ясный,В небе надлежит блистать ему.

Сойдет. Теперь – Фирдоуси:

Едва лишь младенец свой ротматеринским смочит молоком,Лепечет он имя «Махмуд»непокорным еще языком.

Это он – о султане Махмуде Газнийском,

который после ссоры много лет преследовал его.

Фаррухи:

В окруженьи приближенныхшах великий и могучий.Как он радостен сегодня!Сколько солнца! Скрылись тучи!

Это – об удельном князьке Абу Музафаре, правившем Чаганианом. Фаррухи получил за касыду коня с царским убранством, две палатки, трех мулов, пятерых невольников, дорогую одежду, ковры – и целый табун жеребят в придачу…

Абу Бакр Азраки – о Царевиче Туганшахе, сыне Алп-Арслана:

Если шах пожелал три шестерки,а выпало три единицы, —Не считай, что игральные костипосмели не подчиниться:Цифры те, что задумать изволилсейчас шахиншах.Перед шахом трепещути падают ниц, не дыша.

Смешно! Ни эмир Абу Музафар, ни царевич Туганшах никакими такими особенными достоинствами не отличались. Во всяком случае, никогда не были шахами и шахиншахами, то есть царями и тем более – царями царей. Единственным же качеством, которым прославился султан Махмуд Газнийский, была его дикая свирепость. И уж если дети лепетали имя султана, то вовсе не с умилением, а со страхом…

Что же мы напишем о царевиче Санджаре? Чем прославился он, восьмилетний мальчик? Хорошо стреляет из лука, владеет саблей? Каждый тюрк должен с детства это уметь. Отличается острым умом? Туповат, бедняга. Добротой? Нет, он злобен и мстителен.

Что же успел он совершить, чтобы о нем касыды писать? Этот рябой сопляк, которого сам Омар спас от смерти? Можно было бы, конечно, обыграть его принадлежность к славному роду Сельджукидов, – мол, царевич еще мал, но это – львенок; в нем течет кровь его деда, героя-льва Алп-Арслана, и Санджар, окрепнув, еще покажет себя.

Но… ведь это все тот же «аромат мыла».

Омару вспомнился давний случай, вычитанный где-то в старой книге. Один эмир просил арабского поэта Саламу ибн Джандаля воспеть его подвиги. Поэт ответил: «Соверши – воспою». То есть пока тебя восхвалять еще не за что.

Теперь так не скажешь, времена другие. Но отказаться от глупой затеи – писать хвалебную поэму о ничтожестве – вполне в наших силах. Пусть не дадут нам коня в царском убранстве, невольников, мулов и десятки жеребят. Они нам ни к чему. Обойдемся.

И вместо оды Омар написал еще одну главу своей «Книги печали». Главу, страшную по содержанию – и по своей резкой правде, без недомолвок и околичностей, без ложной стыдливости.

«Рассказ о Дибиле.

Поэт Дибиль ибн Али ибн Разин был родом из Куфы. Это ему принадлежат стихи:

Где юность моя?Я долго искал ее, звал…Осталась где-то, куданикто и не забредал.Она пропала!Не удивляйся, Сальма, томуУ кого седина засмеялась,а он – зарыдал…